Горы и оружие

— Вот как? — И Мак-Грегор решил на этом кончить разговор, но Кэти спросила Фландерса, что именно было сообщено ему в Женеве.

— Курды поместили в один из европейских банков крупную сумму денег, добытых путем какой-то темной сделки. Между курдами даже вспыхнула кровавая свара из-за этих денег и оружия, на них покупаемого. Один курд уже убит в Париже. Верно ведь, Мак-Грегор?

Мак-Грегор промолчал, и Кэти снова рассердилась.

— Идемте-ка в деревню, Артур, — сказала она Фландерсу. — Опять, видно, собирается дождь.

Мак-Грегор с готовностью принялся свертывать карты. Фландерс кивком велел своему персу идти впереди.

— Одна из привлекательных черт местного быта, — сказал Фландерс, спускаясь с уступа вслед за персом, — это простота отношений между заклятыми врагами, непринужденность общения в гуще всей этой вражды. Так бывало у арабов с крестоносцами. Только что пировали вместе, а глядишь — уже рубят головы друг другу.

Ловко спрыгивая со ступени на ступень, он спустился и помог сойти Кэти.

— Но самому-то вам чего ради проводить столько времени в горах — в гуще всей этой вражды? — спросила она Фландерса.

— Ради голодающих детей, — ответил тот.

— Овец переписываете?

— Все для спасения детей.

— Весьма удобная формула, — сухо сказала Кэти.

— Дети курдов пьют козье молоко и едят овечий сыр. Они — единственная причина моего пребывания здесь, и не будьте вы так богомерзко подозрительны, — добродушным тоном сказал Фландерс.

— Я хочу лишь напомнить, что курды жестоки и мстительны и пустят вам пулю в спину, если им придутся не по вкусу ваши действия здесь.

— Какие действия?

— Уж не знаю там… обман дружеского доверия, шпионаж. Или что-нибудь вроде.

— Клянусь вам, Кэти, у меня все честно и открыто, — улыбнулся Фландерс.

Подымаясь крутой тропой, Мак-Грегор слушал их словесную пикировку. В деревне с Фландерсом стали дружески здороваться крестьяне; Кэти сердито заметила Мак-Грегору:

— Вот видишь. Всем уже известно про эти деньги.

— Поэтому кази и хочет, чтобы я поехал и выяснил, что с ними случилось.

— И про тебя дознаются.

— Пожалуй, — ответил Мак-Грегор. — Но к тому времени, надеюсь, я уже разыщу и верну деньги.

Они замолчали и стали глядеть на Фландерса за работой среди крестьян — он говорил с ними на ломаном, но вполне сносном курдском, даже пошучивал с женщинами. Он объяснял им, что прибыл в горы для подсчета овец, коз и ребятишек.

Он обошел и осмотрел всю деревню, делая заметки, задавая вопросы, а Мак-Грегор следил издали, заметит ли Фландерс оружейный склад. Бросив взгляд на густо смазанный замок, Фландерс коротко рассмеялся, словно угадав, зачем тут навешен замок.

— Все в порядке! — крикнул он Мак-Грегорам. — Вот и покончено со здешними делами. Хотите, подброшу вас в Мехабад на своем «лендровере»?

Фландерс прикатил сюда по той же горной дороге, по которой вез Мак-Грегоров в деревню Таха. Кэти стала подыматься с Фландерсом на дорогу к «лендроверу», а Мак-Грегор за ней — хоть и опасаясь собак на тропе, но приотстав устало: сказывалось бессонное нервное напряжение.

— Побыстрей, пожалуйста, — раздраженно бросила ему Кэти. — Начинается дождь, и я не хочу промокнуть. Здесь и обсушиться негде.

Ускорив шаг, Мак-Грегор взял под руку запыхавшуюся Кэти. Но она не приняла его руки, убрала локоть.

Сидя на переднем сиденье, она продолжала посмеиваться, перебрасываться колкими шутками с ведущим машину Фландерсом. Мак-Грегор сел позади, рядом с персом, и, борясь с дремотой, слушал их голоса. Машина мягко катила с гор, и на спуске к озеру Урмия он уснул, а проснулся лишь у полицейского участка в Мехабаде, где просил Фландерса их высадить.

— До скорого, — весело простился с ними Фландерс. — Ждите меня в гости в Тегеране. У меня куча вопросов, — сказал он Мак-Грегору. И, когда «лендровер» тронулся, крикнул: — …касательно нефти…

Мак-Грегор следил глазами за машиной, пока она не скрылась из виду. Затем вскинул на спину рюкзак, указал рукой вперед, в сторону дома, куда они направлялись теперь. Дом стоял почти на самом краю города, на берегу речки Соудж-Булаг. Владел им курд по имени Хамид-тачальщик — богатый городской неприметный курд, наживший после войны чуть ли не состояние на четырех больших стропильных машинах, купленных из армейского излишка у американцев и тачающих, сшивающих что угодно — от автомобильных шин и парашютов до парусины и шелковых чулок. Уродливо-цементной стройки дом его был хотя и новый, но успел стать сборным местом для курдских политических деятелей, курдских дельцов и для друзей вроде Мак-Грегора.

Хамида, однако, не оказалось дома. Слуга, открывший дверь, повел их в персидскую гостиную с украшениями из цветного стекла и с настенными коврами, среди которых висел и привезенный из Мекки, яркотканый. Минут десять прождали, затем вошел ливанец Аббекр с видом человека, крепко спавшего и только что разбуженного.

— Прошу прощения за негостеприимность, — сказал он с мягкой учтивостью дельца.