– Так и только так! – Бурш настроен решительно, и судя по всему, передавливает собеседника не только логикой, но и эмоциями, – Жестоко, кроваво… как вы сказали?
– С перегибами… – отозвался невидимый.
– Пожалуй, – охотно согласился Ульянов, – чертовски метко! Именно что с перегибами, Михаил Иванович. Организм, прозываемый Российской Империей, буквально при смерти, и прояви мы сейчас интеллигентскую слюнявую доброту, как получим политический труп! Резать, Михаил Иванович! Резать без жалости! Вы думаете…
… я осторожно свернул в сторону, не без сожалений прекратив невольное подслушивание. Владимир Ильич отменно интересный собеседник, но очень уж горяч и пожалуй – нетерпим. В полемическом запале он неутомим и можно сказать – неумолим.
Терпимый к обыденным обычным человеческим слабостям, политическое инакомыслие он воспринимает как ересь! В иное время я бы с удовольствием выступил его оппонентом, но полагаю, сегодняшнюю ночь можно провести с большей пользой, нежели потратив её на политическую дискуссию с пусть и уважаемым мной, но всё ж таки единственным оппонентом!
– Ба-а! Рыгоравич! – услышал я, – Дорогой ты мой человек…
Услышав знакомое имя, я пристроился в кустах как бы посцать… а потом и без как бы посцал, раз уж такое дело. Пару минут спустя из темноты появился Феликс, и оперевшись спиной о тонкое деревце, закурил, одну за другой ломая спички подрагивающими руками.
– Помню, что Иуда, – усмехнулся он криво, поймав мой взгляд, – а надо… Противно, слов нет…
Я молча кивнул, отзеркалив кривую усмешечку. Аляксандр Рыгоравич один такой… кажется. А сколько болтунов и тех, кто ради фракционной борьбы не считает зазорным поделиться информацией, сказать сложно. И в общем-то, порядочные люди, просто…
… всё сложно. Вот и получается так, что компания по дезинформации задумана не только за-ради единственного Аляксандра Рыгоравича, но и трепачей всякого рода.
Там словечко, здесь… и вот уже картина происходящего искажена самую чуточку, а иногда и вполне серьёзно. А все ведь – товарищи… так-то.
– Когда ж это всё закончится! – вырвалось у меня, на что шляхтич-марксист только усмехнулся грустно.
С трудом подавив желание закурить, я постоял, подышал, и натянув на лицо беззаботную улыбку, отправился к товарищам. В конце концов, праздник продолжается…
Глава 6
Шурша проутюженными газетными листами, Санька хмыкает, сопит, кряхтит и издаёт уймищу странноватых немелодичных звуков, без которых дня него чтение прессы не в радость. Время от времени из-за газетных листов высовывается рука, слепо шарит по столу и скрывается с добычей, обычно в виде печенья и конфет. Поедать добычу положено с чавканьем, так вкуснее, и раз никто не видит, то можно.
– Хе-хе… – из-за газетных листов послышался чавкающий смех, – Встреча в верхах…
Санька, прерываясь на чавканье и хихиканье, начал цитировать статью, на что я только поморщился, но останавливать брата не стал. Он и так-то нечасто читает прессу, и почему-то почти исключительно у меня дома, после совместной трапезы. Это что-то вроде давнего ритуала, коих у него, как у всякого творческого человека – как блох на худой собаке.
Пресса, по возвращению в Дурбан, вот уже третий день на все лады обсасывает встречу старых приятелей и мои нечаянные слова о «Старой Гвардии». «Встреча в верхах», «Высокая встреча», и так далее и тому подобное.
Игра слов не всегда тонкая, часто откровенно притянутая за уши, с попыткой найти какие-то синонимы, аллюзии и отсылки на разных языках (вплоть до диалектов койсанского), к разным произведениям и источникам. Находя порой такое, что меня оторопь берёт, и брови к затылку подползают. Если верить хоть четверти написанного иными авторами, то масоны тридцать третьего градуса передо мной – дети малые!
Со «Старой Гвардией» вышло не менее интересно. Единственная оговорочка…
«По Фрейду!»
… и снова вал таких убедительных статей, что я и сам начинаю сомневаться, а не Наполеон ли я случаем? Не мечтаю ли повторить судьбу Первого Консула, который из безвестной корсиканской глуши возвысился до императора?!
Не могу сказать, что мы не ожидали чего-то подобного, и даже более или менее успешно оседлали эту волну из слухов, сплетен и нужным образом поданных фактов. Раздражает скорее сам факт привязки ко мне, а не допустим – к Феликсу, который куда больше подходит на роль Первого Консула.
Впрочем, шляхтичу тоже достаётся, да и всем нам газетчики разгладили биографии паровым утюгом, найдя всё, что было и чего не было. При необходимости в ход идут слегка искажённые факты, на основе которых строятся такие же искажённые версии, а на этот зыбкий фундамент тяжкими гранитными блоками ложатся слухи, домыслы и гипотезы, придавливая нас настоящих могильными плитами.
Основной мишенью всё ж таки выступаю я, ибо нескромная моя персона в силу некоторой синематографичности биографии, более привлекательна для большинства читателей и соответственно – репортёров. Личность я по ряду причин медийная, а для недалёких персон ещё и уж-жасно р-романтичная!