Обдумав все это, спросим себя: действительно ли было у человека, жившего тогда, преимущество перед нами? Было ли легче веровать, когда Иисус страны ствовал по Галилее, или после Пятидесятницы, в городах, где проповедовал Павел, или во времена гонений, когда сияло непоколебимое мужество мучеников, или в века великих средневековых святых, чем теперь? Разве сто или пятьсот лет составляют какую» либо разницу в существенном – в том, что от Бога? Веровать – значит воспринимать из произнесенного слова, из исторического образа то, что в них открывается, – сквозь завесу, набрасываемую на это тем же образом и тем же словом. При первой встрече с чудодейственно сильным должно было быть само откровение, но в то же время прямо-таки непреодолимым препятствием становится вопрос: кто же Он? Потом отпало первое препятствие – тождество во времени. Образ стал истолковываться через воспоминания. Пронизанный духовным опытом апостолов, он был донесен до сокровенных глубин христиан, и в возвещении действовала просветляющая, пробуждающая сила Святого Духа. Но по мере того как это происходило, накидывалась новая завеса: человеческая сущность вестников, все то, с чем благовествование было связано в истории. Задача последующих времен – услышать живого Христа из проповеди, из книги, из примера, из священнодействия богослужений, из произведений искусства, из правил морали, из обычаев и символов – чрезвычайно трудна, но, вероятно, не труднее, чем узреть в «сыне плотника» Сына Божия.
Итог подобных размышлений сводится, по всей вероятности, к тому, что положение веры остается по существу тем же самым. Всегда есть то, что открывает, и всегда есть то, что вновь закрывает. Всегда остается одно и то же требование: чтобы наше желание спасения согласовывалось с тем, что говорится свыше. Конечно, многое меняется с течением времени. Одно или другое становится то труднее, то легче, но неизменным остается самое главное: слушающий должен оставить непосредственную область своего человеческого опыта и перейти «туда». Всегда остается верным, что «сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»
Это не значит, однако, что сомнение – признак начинающегося распада веры. В любое время могут появиться вопросы, вызывающие тревогу, тем более что за сомнениями ума большей частью скрываются муки сердца. Пока вера еще не перешла в видение, она всегда будет подвергаться нападкам и должна отстаивать свое существование; тем более в наше сверхпросвещенное время с его разъедающим скепсисом, когда вере так часто недостает полноты созерцания и опыта, отчего ей и приходится держаться одними только силами верности. Но и помимо этого существуют глубокие вопросы, вновь и вновь всплывающие после каждого мнимого решения, смысл которых не в том, чтобы их решать, а в том, чтобы жить ими, что все более очищает веру их носителя.