Господа офицеры

– Слабость тут в том, Гавриил, что духовная жизнь человека всеми этими идеями мало принимается во внимание. Принимается во внимание скорее его физическое существование. Может быть, все это и хорошо для человека совершенного, но ведь идею-то призваны осуществлять человеки обыкновенные. А они ой как несовершенны. Ой как! А об этом идеи молчат.

– Уж не стал ли ты верить в Бога, Вася?

– В Бога? В общепринятом смысле нет: я не хожу в церковь и не бьюсь лбом о заплеванный пол. Но… – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Нет, не экономическая модель счастливого будущего нужна человечеству, Гавриил: оно задыхается в тисках злобы и жестокости, ибо топчется в нравственном тупике. Путь нравственного очищения, путь нравственного примера, тернистый путь первых подвижников христианства – вот модель справедливого и доброго общества будущего. Вопрос не в том, как делить добычу, – вопрос в том, чтобы отдать ее добровольно, без всякого дележа. А чтобы подготовить все это, нужна новая религия. Без вороватых и темных попов, без разврата монастырей, без роскоши высшей церковной иерархии. Нужна вера в идею, святую в своей простоте: чем больше ты отдаешь, тем богаче ты становишься. Вот и все. И в этом смысле я готов принять Бога, если это позволит людям поверить.

– Темна вода во облацех, – улыбнулся Гавриил. – За справедливость надо воевать, вот это и просто и всем понятно, господин проповедник. Когда читаешь, как турки вырезают целые болгарские города, как насилуют женщин и вырубают кресты на спинах мужчин, кровь застывает в жилах и хочется стрелять, стрелять и стрелять. И знаешь что? Поехали с нами в Сербию: там на практике и испытаешь свою идею.

– Что же, я бы и поехал, – вздохнул Василий Иванович. – Даже наверное бы поехал с тобой и Захаром.

– Поехали, Василий Иванович! – откликнулся допивавший за столом вино Захар. – Я враз за багажом вашим сбегаю.

– Нет, сейчас уже не могу. Дело в том, что я не один. Со мной тут жена моя Екатерина Павловна и сын Коля.

– И сын, и жена? – ахнул Захар. – Это когда же ты успел-то, Василий Иванович? Ну Америка!

– Поздравляю, – сдержанно сказал Гавриил. – Надеюсь, ты представишь меня своей супруге. У вас, естественно, гражданский брак?

– Естественно. – Василий Иванович улыбнулся. – Она чудная женщина, Гавриил, и я счастлив. Знаете, она спасла меня. Да, спасла. Она появилась как ангел и отвела руку… – Он прошел к дверям, достал из плаща револьвер. – Вот от чего она отвела мою руку. Возьми, Гавриил. Ты едешь на войну, он может пригодиться.

– Спасибо, Вася. – Гавриил с удовольствием прикинул в руке кольт. – Прекрасный подарок. Спасибо.

– И да хранит вас Бог, – вдруг с чувством сказал Василий Иванович.

– Чему быть, того не миновать, – вздохнул Захар.

– Больно, когда убивают, – тихо, словно про себя, сказал Василий Иванович. – Очень больно. Поверьте, я знаю.

Гость посидел еще немного и распрощался. Гавриил и Захар вышли его проводить и провожали долго, почти до центра, до пансиона, где Василий Иванович снимал комнаты. По дороге договорились о завтрашнем визите и поэтому расстались второпях. На обратном пути взяли экипаж, добрались быстро. А когда подходили к уснувшей гостинице, от подъезда шагнула фигура.

– Недаром существует поговорка «опаздывает, как русский», – сказал знакомый голос, и Гавриил узнал Этьена. – Жду вас: на рассвете погрузка.

– Какая погрузка?

– Миллье договорился с капитаном буксира: они волокут баржу в Белград. Капитан оказался боснийцем, и это решило дело. Скорее, господа: нас возьмут в грузовом порту.

– Значит, вы обошлись без моей помощи, – не без горечи отметил Гавриил. – Зачем же вам связываться с нами?

– Нашли время для обид, – улыбнулся Этьен. – Если вам так уж не хочется быть нашим должником, оставайтесь.

– Что он говорит? – нетерпеливо спросил Захар.

– Едем! – сказал поручик. – Нельзя упускать такой случай. А Василию я оставлю записку: не судьба, видно, с супругой его познакомиться…

4

Утром Маша и Владимир уехали в Смоленск, а к вечеру пожаловала тетушка Софья Гавриловна, гостья редкая и дорогая.

– Как же это я с Машенькой и Володей разъехалась? – расстраивалась она. – Ах, какое невезение, какое невезение, обидно!

Тетушка быстро расстраивалась, но и быстро находила в чем-либо утешение. Она была дамой почтенной, доброй и одинокой: единственный сын ее умер во младенчестве, а муж, артиллерийский офицер, погиб в Крымской войне. Однако в отличие от брата она не любила одиночества, поддерживала широкий круг знакомств, принимала у себя, наносила визиты, но дальних путешествий побаивалась; Варя подозревала, что тетушка не приехала на похороны именно по этой причине.