Господа офицеры

Пристроился позади повозки, пылил наравне со всеми. Когда поляк отошел, спросил негромко:

– Там все толковали о каком-то ноже. Вы не видели ножа, Олексин?

– Нет, – помедлив, сказал Гавриил; ему нелегко было солгать: нож лежал в кармане.

– Жаль, – вздохнул Истомин. – Это затруднит действия полиции.

– Разве у них есть полиция?

– Полиция всегда есть, – важно сказал Истомин. – Раз есть государство, есть и полиция. Да, весьма жаль, что вы ничего не заметили, – я говорю о ноже. Это ведь не простое убийство, Олексин, не простое! Это политическое убийство.

– Политическое?

– Убит агент французской тайной полиции, – понизив голос, сказал штабс-капитан. – Я знал, что он идет по хорошему следу, знал! И – такая неосторожность!

– Неосторожность?

– Дичь была опасной, поручик. Вы, конечно, слышали о Парижской коммуне? Остатки инсургентов разбрелись по Европе и, естественно, проникли сюда. Учтите это, поручик.

– Мне-то зачем учитывать?

– Вы мне симпатичны, Олексин, поэтому учтите. На будущее. Глупость только тогда является глупостью, когда совершается вторично.

– Я вас не понимаю, Истомин.

– Понимаете, поручик, не хитрите. Хитрость не ваша стихия.

Через сутки близость фронта стала еще заметнее. Беженцы почти исчезли, зато появилось множество сербских солдат – в одиночку и командами. У мостов и на перекрестках стояли часовые, в кустарниках виднелись палатки, всадники в форме то и дело проскакивали мимо с видом важным и озабоченным.

Переехали через охраняемый мост, и в зелени садов открылся Делиград. Над большим домом виднелся флаг Красного Креста.

– Вот и добрались, – сказал штабс-капитан. – Переночуете, а завтра представитесь начальству.

– Самому Черняеву? – спросил Гавриил.

– За Черняева не ручаюсь: и он, и его начальник штаба полковник Комаров очень заняты. А Монтеверде примет вас непременно. Сворачивай к штабу, Бранко.

Они проехали по мощеной улице среди военного и полувоенного люда, арб, фургонов и свернули к белому одноэтажному зданию, окруженному забором. У ворот стояли часовые-сербы, но Бранко крикнул им, и они тут же распахнули створки.

В большом дворе горели костры, на которых сербская охрана готовила ужин: чувствовался пряный запах паприкаша. У забора тянулись ряды палаток и шалашей, у коновязи фыркали расседланные лошади.

На веранде, окружавшей дом, стояли несколько молодых офицеров. Они без особого интереса глянули на въехавшую повозку, один из них, с Таковским крестом на груди, крикнул:

– Это вы, Истомин? Ну, как ваша печень?

– У меня не печень, а желудок, – ворчливо поправил штабс-капитан. – Надеюсь, мой шатер не занят? – Не дожидаясь ответа, пояснил: – Это Мусин-Пушкин, ординарец Черняева. Олексин, вы переночуете у меня, а вас, господа, устроит Бранко. Завтра к семи утра прошу быть здесь.

Бранко поехал дальше, огибая дом; Отвиновский и Захар прошли следом, а Гавриил остался. Штабс-капитан кивнул, и они вместе подошли к офицерам, курившим на веранде.

– Господа, рекомендую нового товарища, – сказал Истомин. – Поручик Олексин.

Офицеры церемонно откланялись, Мусин-Пушкин – совсем еще юный, с легкомысленно-блудливыми глазами – спросил скорее из вежливости, чем из любопытства:

– Где желаете послужить угнетенному славянству, поручик? При штабе, при интендантстве, а может быть, при Красном Кресте? Со своей стороны рекомендую Красный Крест: есть очаровательные сестрички. С ними не соскучитесь, а сербки на меня нагоняют тоску. Нет, право же, господа, они говорят о несчастной родине даже в объятьях!

– Возможно, ваши объятья недостаточно крепки? – насмешливо спросил офицер с цыганской, черной, вольной бородой.

– Мысль о крепости объятий вас посещает после контузии? – осведомился Мусин-Пушкин. – Ничего, у некоторых, говорят, это проходит.

– Фи, Серж! – недовольно сказал штабс-капитан. – Это недозволенный прием.

– Беру назад, – тотчас же согласился ординарец. – Итак, Олексин, куда же прикажете вас пристроить?

– Благодарю, не утруждайтесь, – сухо сказал Гавриил. – Я пристроюсь в строй.

– Строй! – неприятно рассмеялся Мусин-Пушкин. – Это ведь не плац-парад на Марсовом поле, поручик.

– Представьте, я догадался об этом еще в Москве.

– Полагаю, что знакомство состоялось, – сказал Истомин. – Проводи меня к Черняеву, Серж.

– Не знаю, примет ли он…

– Не важничай, я знаю тебе цену. Я ненадолго оставлю вас, поручик.

Штабс-капитан и ординарец прошли в дом. Следом потянулись еще два офицера, и с Олексиным остался чернобородый.

– Кажется, здесь не очень-то радуются соотечественникам, – сказал Гавриил.

– Вы не узнаете меня, Олексин? Мы вместе учились в Корпусе. Я Совримович.

– Боже мой, Совримович! – Гавриил радостно сжал протянутую руку. – Во всем виновата ваша борода.

– Во всем виновата контузия: мне попортило лицо. Рад встрече, очень рад. Ужинали? Идемте в кафану: там неплохое вино.

– А Истомин?

– Истомин найдет вас даже тогда, когда вы этого не захотите. – Они шли через двор к воротам. – Кстати, вы давно знакомы с ним?

– Немного по Москве и три дня здесь: вместе ехали из Белграда. Он лечил там желудок.