Господин двух царств

– Ты же будешь проводить свои греческие игры и праздники так, как принято у вашего народа, – сказала она. – Неужели так ужасно, если тебе придется короноваться так, как принято в Египте, в Великом Доме Египта?

Александр задумался. Пока он размышлял, Перитас, обнюхав все углы, вернулся и уселся рядом. Александр положил короны на место и рассеянно потрепал уши собаки, хмуро глядя на стол и на то, что на нем лежало.

– Существуют вежливость, – заговорил он наконец, – и политика. Мне нравится ваш народ. Конечно, он странный, этого нельзя отрицать, и такой же старый, как здешняя земля; иногда я даже сомневаюсь, есть ли здесь что-нибудь молодое. Но они умеют смеяться.

– Иногда только смех может сделать жизнь сносной.

Александр быстро взглянул на нее. Он все еще хмурился, но уже задумчиво, а не раздраженно. Он взял посох и плеть, взмахнул золочеными ремешками. Они щелкнули друг о друга, негромко, но отчетливо.

– Это для повелителя людей, – сказала Мериамон, – а это для пастыря. Чтобы охранять и вести; для правосудия и для милосердия.

– Так мне говорили и жрецы, – ответил Александр. – Они также сказали, что я могу короноваться боевым шлемом, если захочу: Кес… Кеп…

– Кепереш.

– Кеперос.

– Кепереш.

Александр не мог выговорить правильно.

– Звучит по-персидски, – сказал он. – Можно просто вывихнуть челюсть.

– Это не по-персидски, – обиделась она. – Ничего похожего на персидский.

Он улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой.

– Ты же знаешь, что я совсем не собирался тебя обижать. Но как вы можете выговаривать эти с… ст… – Он замотал головой, как будто это движение помогло бы ему развязать язык. – Но зато персы не умеют выговаривать мое имя.

– Неужели, Александр? – спросила она достаточно покладисто. – Неужели ты будешь носить Кепереш, если две короны тебе так не по вкусу?

– Я думал об этом, – ответил он. – В конце концов я солдат, и я пришел с армией. Но и это неправильно. Вот что странно, а это, – он ткнул пальцем в фальшивую бороду, – нелепо, но я же не воюю с Египтом, а Египет не воюет со мной. Войн уже достаточно. Я хочу установить здесь мир.

– Египетский мир? Или македонский? Александр помолчал, потом снова нахмурился.

Она почти видела ход его мыслей.

– Мои военачальники скажут, что это одно и то же. Что мир будет моим миром, а это значит македонским. Так сказал бы и Аристотель. Он учил меня, что только греки созданы свободными. Варвары – рабы от природы. Но когда я познакомился с этими варварами – даже с персами, – я засомневался в этом. Аристотель мудрец, но он не видел того, что видел я.

– Мы никогда не были рабами, – возразила Мериамон, – только у персов. Но мы боролись, как могли.

– Значит, так, – сказал Александр. Теперь он полностью повернулся к ней, держа в руках посох и плеть. Лицо его осветилось каким-то новым светом. – Вот в чем главное. Они отняли у вас свободу. Сделали вас рабами.

– Тебе понадобилось так много времени, чтобы понять это?

– Я должен был увидеть сам. Когда тебе говорят, этого недостаточно. Вы проиграли войну. И не одну. Цена оказалась высокой, но цена всегда такова, если дело доходит до войны. Это своего рода справедливость. Но то, что вы питали такую глубокую ненависть, и так долго, против тех, кто правил вами достаточно хорошо…

– Они управляли нами.

– Нас вы будете тоже ненавидеть? Ведь мы тоже будем управлять вами.

– Вас мы выбрали сами.

– Да. – Он поднял посох. – Македония – пастушеская страна. Я думаю, мы способны это понять.

Она наклонила голову.

Он взглянул на нее. Взглянул пристально.

– Почему вы соглашаетесь с этим? Почему бы вам просто не выбрать своего собственного царя и не предложить мне отправляться назад, откуда пришел?

– Ты тот царь, который нам дан.

– Это не причина.

– Это все.

Глаза его сверкнули. Мериамон ждала вспышки, но Александр умел владеть собой.

– Отлично, – коротко сказал он. – Я буду короноваться по-египетски, хотя и буду при этом выглядеть круглым дураком. Я сделаю это для тебя, и ни для кого больше. Потому что тебе это будет приятно.

Если он хотел ее смутить, то его ждало разочарование. Она пожала плечами.

– Ты делаешь это для богов, признаешь ли ты это или нет. Если тебе хочется служить им в мою честь, зачем бы я стала противиться этому?

– Я все еще тот же, кем был, – сказал он. – Я все еще Александр Македонский. Что бы я здесь ни делал, этого не изменить.

– Ты всегда оставался самим собой, – ответила она. – И всегда останешься.

Мериамон чувствовала себя очень усталой, возвращаясь назад в свои комнаты. Она думала, что ее будет провожать стражник или слуга. Но об этом как-то забыли, а, может быть, она ускользнула, прежде чем кто-нибудь заметил: она умела не привлекать внимания.

Ее уже ждали. Лампа была зажжена и стояла на столе. На лучшем стуле, с резной золоченой спинкой, сидел кто-то. Маленький, худой, она даже сначала подумала, что мертвый: крошечная иссохшая мумия человека. Но глаза блеснули, и она увидела в них яркое пламя жизни.