Господин изобретатель

Хорошо-то как! Все-таки в комнате спертый воздух, а на улице благодать. Пахнет листвой, цветами, тишина – ни машин, ни бензиновой вони. Дворик маленький, отгорожен забором от когда-то основного двора дома, построенного Сашиным отцом в Замоскворечье, подальше от Рогожской заставы и поближе к центру. В Замоскворечье селились купцы, как правило, не ниже второй гильдии: большие участки под двухэтажный дом с флигелями стоили достаточно дорого. Купцы на них часто держали и склады, используя для собственного жилья второй этаж дома, флигеля под службы и жильё прислуги, а иногда и приказчиков из лавки, которая занимала первый этаж дома. Флигеля и первый этаж дома были каменные, второй этаж часто деревянный, но у бывшего Сашиного дома и второй этаж был каменный с красивым эркером и балконом-террасой, выходившим в сад. Новый хозяин дома за забором срубил сад, заняв место под грядки с капустой и огурцами, а главным образом – под дощатые сараи с товаром. К нашему забору теперь примыкала чужая баня, а вот своей я что-то не заметил. На Сашиной стороне из построек остался только каменный каретный сарай-конюшня, возле которого с бричкой возился мужик.

– Антип, – крикнула ему Лиза, – а где Глаша?

– Пошла на базар за провизией к обеду, барышня[4], – ответил Антип, невысокого роста широкоплечий бородатый мужик в ситцевой линялой рубахе и серых портах, заправленных в поношенные сапоги. Раз бричка была здесь и сломана, то барыня и молодой барин уехали на извозчике.

Как я понял, Антип был не только кучером и конюхом, но и «мужиком за всё» – то есть на все руки мастером – починить чего-либо из мебели или лавочку сколотить, зашить обувь или починить упряжь и многое еще, что умел по хозяйству. Глаша была его женой, исполняла обязанности горничной и кухарки. Готовила она, как я убедился, неплохо. Раньше прислуги было больше, да и хозяйство было больше, теперь все было максимально сокращено – и хозяева, и прислуга жили в одном флигеле, здесь же находилась кухня, а за кухней чуланчик без окон, где и спали Глаша с Антипом. Днем они работали все время по хозяйству, времени на отдых у них практически не было.

Посидев немного на лавочке, я обошел дворик, который был примерно 30 на 40 метров, причем четверть занимал тот самый каретный сарай с тремя дощатыми воротами, двое из которых были открыты: из одного отсека была выкачена бричка, а из другого из-за деревянной загородки выглядывали две лошадиные головы темно-рыжего цвета, потом я узнал, что он называется каурым.

Бричка, конечно, была не «Мерседесом», но выглядела достойно – кожаные сиденья, откидной верх, рессоры. Вот что-то там с передней подвеской и выделывал Антип. Остановившись посмотреть, я поздоровался.

– И вам здравствовать, барин! – Антип вылез из-под средства передвижения и, похоже, не ожидал, что «барин», хотя и молодой, поздоровается первым. – Уж мы как все переживали за вас, когда узнали, что вы головой ударимшись.

Ага, значит, это я сам «ударимшись», будем придерживаться этой версии для прислуги. Я пошел по двору: дальше к сараю примыкала поленница дров под навесом; в конце двора росла большая береза, наверно, выросла сразу после пожара 1812 года, когда деревянное Замоскворечье выгорело дотла. Возле березы росли какие-то дикие цветочки: иван-чай, ромашки, еще какие-то неизвестные мне. Потом шел малинник, за ним – огуречник (как же без своих огурцов, тем более с дармовым навозом), а вдоль соседского забора были посажены кусты крыжовника и смородины. Опять-таки, купеческая традиция – пить чай с вареньем, и здесь ему, похоже, уделяли должное внимание. У крылечка – скамейка и небольшой газончик с цветником, огороженный низким штакетником. Вот и все посадки. Остальное пространство занимала площадка, где могли развернуться лошади после въезда во двор.

Вернувшись домой, Шурка опять попросился отдохнуть, но я настоял, чтобы на обед нас пригласили за стол, чтобы поесть по-человечески, и мой реципиент с этим согласился.

Так в режиме выздоровления прошло еще две недели. Я осмотрелся в доме. Обстановка была небогатая, но гарднеровский[5] сервиз и столовое серебро от Овчинникова[6] остались – Мария Владиславовна весьма дорожила ими как памятью о прошлых достойных временах, полных надежд на счастливое и богатое будущее. Часто и в конце девятнадцатого века в купеческих домах второй и даже первой гильдии были разномастные столовые приборы, купцы-бородачи званых обедов и приемов не давали. Позже возобладали привычки «безбородых» образованных купцов, тогда и появились преимущественно кузнецовские сервизы и столовое серебро. А вот мебель была разномастная – стулья одного мастера, бюро – другого, ближе к кухне были даже шкафы работы Антипа, видимо, хозяин дома не успел его обставить как следует.