Господин Изобретатель. Часть I (СИ)

— Не знаю, он точно не ответил, по поводу возвращения был мой последний вопрос, он ответил «возможно, позже, через год — два». И вообще, Генрих, убери револьвер, пальнешь еще случайно, даже если не попадешь, то одежду испортишь. Он у тебя не серебряными пулями заряжен?

— А что, надо было?

— Нет, не надо, я не чудовище и вообще это сказки, про серебряные пули — то.

— Я бы сказал, что сказочным является твое появление здесь, — Генрих вынул револьвер и переложил его вдругой карман.

— А как ты понял, что я — это я, а не Саша?

— Это было нелегко, сначала какие — то подозрения, потом факты стали нанизываться в цепочку, противоречия исчезали. Сначала я заподозрил, что ты пришел из иных миров — Генрих сделал жест кистью руки вверх и вселился в Сашу, поработив его. (Ага, Уэллса начитался, страшные марсиане, пьющие кровь, проходили это уже).

Я даже хотел допросить тебя под револьвером, но потом решил понаблюдать, тем более, что стал понимать, что ты — хороший человек и вряд ли причинишь мальчику зло. Я даже стал понимать, когда говоришь ты, а когда — Саша, он ведь по — юношески наивный, а в тебе чувствуется взрослый и много повидавший человек. Тебе, кстати, сколько лет и как к тебе обращаться?

— Мне, к сожалению, 63 года, я старше тебя, Генрих, зовут меня Андрей Андреевич Степанов, я родился аж в 1957 году. Но будет лучше, если ты будешь звать меня Сашей, а то окружающие удивятся, если оговоришься. Тем более, что сейчас я — как бы третья личность: во мне есть что — то от Андрея Андреевича и что — то — от Саши. У меня даже почерк изменился.

— Да, на это и Лиза обратила внимание, что Саша стал писать по другому — как — то более рублено, что ли, исчезла округлость букв и само написание их стало несколько иным.

— Но это и не письмо Андрея Андреевича. У нас изменилась орфография, исчезли яти и еры, написания букв стали проще, не в моде и всякие завитушки. И все же у Андрея был другой почерк, конечно, да и 63 года против 22—х.

— Но у вас, наверно живут лет 200, болезни побеждены, все счастливы, как у Оуэна и Сен — Симона (ага, мы и социал — утопистов почитывали!).

— Нет, Генрих, средняя продолжительность жизни в России — 72 года, болезни есть и не все живут в достатке и счастливы. Техника — да, шагнула вперед, но люди остались такими же, есть в них и добро и зло, зависть и щедрость, трусость и храбрость.

Дальше разговоры пошли о том, какая у нас техника, были ли люди на Луне и так далее — стандартный набор, практически то же, что и с Сашей, не буду здесь повторяться.

А что еще вызвало подозрения? — спросил я Генриха.

— Да много чего. Самостоятельность, бесстрашие — вон как ты с полицией обошелся, я и то растерялся, а ты — нет. Всего сам умеешь добиваться. Опять, гимнастика эта — вон как ты тело в порядок привел. С дедом общий язык нашел и сумел договориться. Ты вообще умеешь с людьми обо всем договариваться, и с простым людом уважительно говоришь и высоких чинов не боишься — вон Сергею Александровичу прямо в глаза смотрел, а перед ним и генералы глаза опускают, как же — Великий князь и Московский губернатор: захочет, в порошок сотрет. Я было думал, это от того, что ты в любой момент можешь обратно к себе улететь или гипнозом каким обладаешь — раз и внушишь всем все, что захочешь, а теперь вижу, что ты обычный человек. И главное — это твои знания — сейчас на Земле этим никто не обладает.

Поговорив так больше часа, мы замерзли, хотя на улице было 1–2 градуса ниже нуля, а мы были тепло одеты, и пошли в дом.

Согревшись чаем с вареньем и баранками, мы пошли в кабинет. Я плотно прикрыл дверь и увидел удивленный взгляд Генриха

— Генрих, я просто хочу, чтобы наш разговор остался в тайне и не хочу, чтобы хоть что — то услышала Лиза.

— Так она первая и заподозрила тебя, еще, когда ты застеснялся ее и встал с кровати по малой нужде. Саша бы так не сделал, он к ней привык больше, чем к матери. Это она попросила сегодня меня с тобой поговорить, чтобы объясниться. Я уже сказал ей, что она права в своих подозрениях, но беспокоиться нечего.

Я подумал, что правильно говорил Горбатый в исполнении Джигарханяна: «Бабу не обманешь, она сердцем все чувствует», а вслух сказал:

— Конечно, Лиза всегда была рядом с Сашей, по — моему, она ему ближе, чем мать, хотя Саша очень тяжело переживал разрыв с матерью, что и послужило причиной его ухода в себя. Но мне кажется, что мать довольно холодно относится и к Саше и к тебе с Лизой.

— Да она большая эгоистка и Павла Ивановича она все время заставляла зарабатывать деньги, к тому же, изменяя ему. Я однажды застал ее с уланским поручиком в довольно интимной ситуации, но Павлу ничего не сказал.

— Дед мне тоже что — то намекал и про Ивана с Николаем как — то нелестно отзывался, а вот про тебя и Лизу я ничего плохого от него не слышал.