Господин мертвец

Наступил момент, когда пора было двигаться дальше, что мы и сделали. Я просто хотел сказать, если позволите быть до конца откровенным, что лично для меня моментом истины стало Ваше лицо. Это не было лицо в строгом смысле слова. Скорее живое мясо. И знаете, что поражает меня больше всего? Стоит содрать с наших лиц кожу, и мы тут же превращаемся в монстров.

С уважением, Небезразличный Свидетель

Гитлер и лыжи

Адольф Гитлер прославился отнюдь не своим умением кататься на лыжах. Горы пугали его, а заснеженные склоны вызывали стойкое отвращение. Скажем прямо: лыжник из него был никакой. Так, дрыгающиеся в разные стороны конечности — не более того. Его нервировал и раздражал шорох лыж, скользящих по снежному насту. Гитлер терпеть не мог сосульки: они свисали с усов, делая их похожими на моржовые клыки. На лице какого-нибудь английского лорда такие усы, возможно, и смотрелись бы импозантно, но Адольфу они определенно не шли… Как известно, каждого человека можно сравнить с каким-нибудь животным. Так вот, Гитлер на моржа никак не походил. Он производил впечатление существа, дышащего скорее жабрами, нежели легкими. Этакой амфибии. Белизна снега притягивала и манила его — так же, как Ахава [16]гипнотизировала белизна кита… Но Гитлер был нытиком: то он страдал от холода, то нянчил свои натруженные ноги, то жаловался на лыжные ботинки, натирающие его плоскостопные костистые ступни. Плюс к тому, у него были слабые лодыжки, а жесткое сиденье подъемника натирало ему яйца.

В те дни, когда Гитлер сидел в тюрьме, пописывая «Майн Кампф», он читал «Моби Дика» в переводе на немецкий — подарок Геббельса… Ах, старые добрые времена! В отличие от нынешних вездесущих европейцев-полиглотов, Гитлер никогда не предпринимал попыток выучить английский… Подобно множеству других одиноких мужчин того времени (да и не только того), он дрочил над той сценой из романа Мелвилла, где все моряки соединяют руки в бадейке с китовой спермой и давят липкие сгустки, распевая песенку о труде и душе. Да, жаль, что Лени Рифеншталь

[17]не сподобилась вставить этакую сценку в свой «Триумф воли»… Впрочем, там она, скорее всего, оказалась бы не к месту…

У Гитлера никогда не было собственных лыж. Он предпочитал выставлять себя любителем, а не профессионалом, и, как любой обыватель, брал лыжи напрокат…

Что до проката, тут уместно будет заметить, что Гитлер с удовольствием одолжил бы заодно и какой-нибудь пенис побойчее своего собственного. Увы! Трансплантация органов — дело заумное, и, как было неоднократно доказано, пересадка нового, лучшего и перспективного члена может быть чревата самыми неприятными последствиями. Не говоря уж о пересудах толпы, которых никак не избежать… Член Адольфа болтался промеж ног, словно пустая банановая шкурка… А он-то мечтал, чтобы его хер вскакивал по первому зову, чтобы им можно было колотить по столам и по макушкам людей, и — если б его взвесили на почтовых весах — он потянул бы по меньшей мере на четыре фунта… Поразительно, как этот субтильный, хлипкий человечек, которого Адольф каждое утро видел в зеркале, сумел убедить людей в превосходстве своей расы? Сам вождь и его доверенные люди, которым он никогда не доверял полностью, были отвратительными созданиями. Одни жирные и неповоротливые, другие — тощие, с рябыми лицами. Они все были каким-то антиподом красоты… Короче говоря — уроды. Господин Фюрер&Со являли собой сборище болезненных, хилых людишек, не ведавших, что такое утренняя зарядка… В своих грезах Гитлер воображал, как мальчишки спускают подштанники и салютуют ему — нет, не вскинутыми руками, но своими молодыми, полными жизни, эрегированными фаллосами. Ах, эти длинные ряды чудесных столбиков, все как один поднятых под углом в сорок пять градусов!

Гитлер не умел маневрировать; он врезался в сугробы, как снегоуборочный комбайн. Он постоянно падал и обижался на весь белый свет. Лежал в сугробе и матерился. Потом пытался встать, направляя лыжи точно вниз по склону, и, разумеется, опять валился… Сколько ни бились инструкторы, они так и не сумели ничего с этим поделать… Здесь уместно было бы упомянуть и мисс Браун. Она великолепно каталась на лыжах и без устали носилась по горам, вздымая вихри снежинок и прыгая на трамплинах. Да, фройлен была горячей штучкой. И абсолютно бесстрашной — даже, пожалуй, чересчур. Это едва не стоило ей жизни. Целый день Ева состязалась в скорости с олимпийскими чемпионами — Гюнтером, Хайнцом и Клаусом, а потом догнала Адольфа на «лягушатнике» [18]. Она резко остановилась, обдав его потоком снега, и расхохоталась как сумасшедшая… Иногда она толкала его бедром, повергая на землю, и напевала: «Дольфи — тупица, Дольфи — тупица!» Ева пыталась заставить его разозлиться и мобилизовать силы. Боже, благослови ее доброе, наивное сердечко! Увы, его ответ был неизменным…

— Я тебя убью! — рычал Адольф. Ева плакала. Тогда он принимался целовать ее в нос и шептать на ушко разные ласковые словечки… И все заканчивалось как всегда у двух влюбленных. Боль и обида забывались; роман продолжался…