Господин мертвец. Том 1

– Птицы нужны мейстеру для разведки, – сказал Дирк вслух, больше чтоб заглушить эту неприятную мысль. – Старая забава тоттмейстеров, которой они пользуются не одно столетье.

– Воздушная разведка?

– Именно так. У армий есть наблюдательные дирижабли и разведывательные аэропланы, люфтмейстеры умеют улавливать колебания воздуха и запахи в ничтожной концентрации, ну а тоттмейстеров природа наградила всем разнообразием божьих тварей, обитающих под небом и в нем самом. Птица – наилучший разведчик. Она мала, проворна, практически незаметна в небе и обладает весьма зорким глазом. Разумеется, птица птице рознь. Хищный лунь стократ ценнее толстой откормленной утки. И, что еще важно, на птиц никто не обращает внимания. Вспомните сами, часто ли вы задираете голову, чтоб рассмотреть в бинокль кружащую над вами птицу? Полагаю, что нет.

– Отличная идея, – согласился Крамер, украдкой разминая затекшее плечо. – Но почему птицы, а не, скажем, насекомые? Тоттмейстеры не могут управлять насекомыми?

– Могут. Здесь дело в другом – у насекомых совершенно иное устройство глаза. Мир они видят совсем иначе, чем человек, в других цветах, неизвестных нам, и в другой форме. И это очень некстати, если собираешься в деталях разглядеть строение оборонительного района, силы противника или тип бронетехники.

– Не могу не согласиться. Значит, только птицы?.. Но ведь тогда выходит, что им нечего противопоставить. Средство, от которого нет защиты. Даже вздумай я уничтожать на всякий случай всех птиц над своими укреплениями, мне это не удастся, даже если я стяну зенитные пулеметы со всего фронта.

– Не совсем так. Это война, а на войне нет неотразимых приемов. Во-первых, те же самые мертвые птицы могут патрулировать пространство над своими позициями, замечая приближение «шпионов». О, видели бы вы, какие птичьи бои иногда случаются. Говорят, во время осады Антверпена в четырнадцатом году у наших тоттмейстеров была стая в несколько тысяч птиц. Фламандцы выпустили на них свою, не меньших размеров, и разразилась битва, известная как «Бой в курятнике». Птицы бились друг с другом от рассвета до заката, и их было такое множество, что за ними с трудом можно было увидеть небо. Мертвые немецкие птицы бились с мертвыми фламандскими птицами. Картина для Босха, не находите? Сам я этого не видел, но один мой приятель из старой гвардии утверждал, что целый день в окрестностях Антверпена стояла тишина – потрясенные люди, задрав головы, смотрели на это побоище, забыв про винтовки. А с неба летели перья, невообразимо много перьев, гуще, чем снег. Ими была усыпана вся земля, ну а самой птицы было столько, что ею питались все до самого десятого октября[85].

– Не уверен, что мне бы понравилось это зрелище. Когда люди рубят друг друга на куски, это еще понятно. Мы дикие безумные животные, и это наше любимое занятие. Но для всех прочих видов эта война – чужая. Не их.

– …еще для изничтожения летучих шпионов часто привлекают люфтмейстеров, – сказал Дирк. Эти слова вызвали кислое ощущение под языком, от которого он хотел быстрее отделаться. – Но это реже, люфтмейстеров обычно слишком мало. Эти ребята тоже умеют показать пару фокусов. В конце концов, воздух – это их стихия.

– Они мечут в птиц камни или пули? – предположил Крамер. – Я слышал про люфтмейстера, который подброшенным с земли камешком попадал в игральную карту с пяти километров.

– Для люфтмейстеров это детские забавы. Они годятся и для более тонкой работы. Я видел такие трюки раза два или три. Несколько люфтмейстеров становятся посреди поля, как по стойке «смирно», вытягиваются, выбрасывают вверх руки… И птица сама начинает сыпаться с неба.

– Впечатляет, полагаю. И как им это удается?

– Понятия не имею. Мой знакомый, лейтенант Хаас, говорил, что это какой-то особый трюк с локальными зонами плотности, но я, как вы понимаете, в этом ничуть не разбираюсь. Проще говоря, воздушное пространство на какой-то высоте вдруг становится очень разреженным, точно в самых высоких горах. И птицы просто срываются, как если бы они забыли махать крыльями, падают и разбиваются. Это, повторяю, видел я сам. Целое поле, полное мертвой птицы. Подует ветер, и кажется, что земля подымается ввысь – это трепещут птичьи перья.

– Какая гадость.

– О, вы еще не видели, что оставляют после себя фойрмейстеры или штейнмейстеры…

Нить разговора, натянутая между ними, порвалась сама собой, и оба стали смотреть в амбразуры, служившие «Мариенвагену» окнами. Там, за броней, рывками проплывали клочья земли, небольшие рощицы, укрывающиеся первой, неуверенной, листвой, и рваное тряпье сероватых облаков.