Дирк машинально изучал его взглядом и не находил ничего такого, что могло отличить бы этого человека от прочих. Поджарый, тощий, как и все здесь, черты лица хищно обострены, но ничего порочного в них не угадывается. Лицо как лицо. Наверное, даже симпатичное и вполне молодое, лет этому Людвигу не больше двадцати пяти. Вот только глаза все портят. А точнее, суетливый блеск в них. Особенный блеск трусливого убийцы, который пытается заглушить словами собственные мысли и в то же время плотоядно предвкушает то, что вскоре произойдет. Судя по тому, как была подогнана форма, как он носил сапоги, как держал оружие, Дирк понял, что парень не первый год топчет фландрийскую грязь. Из ветеранов, значит.
– Я такой же солдат, как и ты, – сказал ему Дирк ровно. – Просто я уже мертв, а ты еще нет. Но мы по одну сторону, ты же знаешь это. Мы оба бьемся за Германию, оба льем за нее кровь, только твоя кровь – еще теплая и горячая.
– Я – человек, – медленно, с расстановкой ответил Людвиг, не сводя с растянутого на дыбе «Висельника» горящего взгляда. – Я бьюсь за свою землю и свою родину. И не смей нас сравнивать, смердящая падаль, тоттмейстерская кукла… Эрнст! Если он скажет еще слово, отрежь-ка ему язык.
Эрнст, плотный детина с гладким и простодушным лицом подростка, кивнул:
– Сделаю.
Этот был из другой породы. Не матерый фронтовик вроде их вожака, но сильный, ловкий и уверенный в себе мальчишка, всего несколько месяцев назад миновавший ту линию, за которой уже мог претендовать на статус мужчины. Такие хорошо умеют выживать в самых разных условиях, даже на фронте. Природа наделяет их врожденной звериной ловкостью, силой – физической и душевной – и готовностью выполнять приказы вожаков. Такие, как этот Эрнст, обладают способностью выбираться сухими из воды, просто следуя инстинктам на зависть самым закаленным ветеранам. Сейчас Эрнст многозначительно поглядывал на висящего Дирка, поигрывая желваками и похлопывая ладонью по рукояти длинного ножа. Пытался выглядеть хладнокровным и уверенным в себе. И наверняка верил, что у него это получается.
Третий смотрел на него с самой настоящей ненавистью. Долговязый, тощий, как прочие, но тощий по-особенному, как обтянутый кожей скелет. Причина его ненависти была ясна – правую руку он держал на перевязи. По неестественно вывернутому запястью Дирк с удовлетворением понял, что именно эту руку он успел сломать до того, как палица выбила из его собственной головы тающие снежинки сознания.
Четвертым был пехотинец с разбитой и опухшей челюстью. Он разглядывал тело Дирка завороженно, не отводя глаз. Наверное, уже мысленно снимал с него кожу. У него было лицо человека, вдохновенно изучающего поданное ему кельнером меню.
Не остановятся, понял Дирк. Слишком далеко зашли. Любое его слово только раззадорит их, сделает еще более нетерпеливыми и жестокими. Сейчас им самим отчаянно страшно и стыдно. И эти ощущения они глушат в себе ненавистью. И чем больше собственный страх, тем сильнее они ненавидят мертвеца, растянутого на веревках, тем с большим удовольствием они растерзают его.
«Мейстер, – мысленно позвал Дирк, – кажется, я оказался в скверной ситуации. Мейстер!»
Ответа не было. Словно он кричал в холодную пещеру, где слова таяли, не в силах породить даже эха. Он попробовал несколько раз – без всякого толка.
Должно быть, тоттмейстер Бергер сейчас спит глубоким сном. Неудивительно, учитывая, что он провел несколько дней в бессонном трансе, а после сражался с драуграми. Сознание мейстера отключено от реальности и не воспринимает мысленный зов своего мертвеца.
Значит, в этом бою он, Дирк, остался без подмоги.
– Выглядит как комок смердящего говна, – с чувством сказал долговязый и тощий, с рукой на перевязи. – Только взгляните на это. В жизни такой дряни не видел. И две дырки в груди. Застрелили тебя, что ль, падаль?
Дирк механически опустил взгляд на свое тело. Кожа была сероватого оттенка с синим отливом, как у многих мертвецов, отслуживших полтора года и более в Чумном Легионе. Не кожа, а старая оберточная бумага. Она казалась тонкой и очень гладкой, и вены под ней выглядели тончайшими, не толще нитки, тенями. В остальном – вполне человеческое тело. Дирку нечего было стыдиться, он знал, как выглядит, но все равно ощущал себя сейчас до крайности беспомощным и беззащитным, словно кто-то обнажил самую уязвимую его часть.
На три пальца ниже правой ключицы виднелось пулевое отверстие, оставленное уже покойным фельдфебелем фон Мердера. Небольшое, едва ли с палец толщиной. На серой коже покойника оно выглядело буднично и непримечательно. Второе отверстие располагалось в левой стороне груди и выглядело куда как менее аккуратно.
– Ну и не отвечай. – Долговязый подошел и присмотрелся. – А хорош выстрел-то. Точно в сердце. Не мучился, стало быть. Смотри, Людвиг! Раз, и готово. И топай себе к магильерам, красивенький, как манекен какой. У нас такое редкость. Помните Бельке? Под шрапнель угодил. Когда хоронили, пришлось на носилках нести, расползлось все…