Читаем Господин мертвец полностью

КОГДА МОЯ ЖЕНА СКОНЧАЛАСЬ, в моем сыне проснулся интерес к геологии. Он с головой ушел в земляные работы. Вот, например, в эту минуту он роет маленькие безобидные ямки в саду. Ему известно, что глубокая узкая прямоугольная яма выведет меня из себя. Конфигурация могилы; избавление от человеческого тела; словно кто-то ванну принимает. Нет, это невозможно постичь.

Чем глубже человек вонзает свою лопату в землю, тем больше ему открывается ее строение и трансформации. Мы должны это знать, мы, мужчины. Я вот сижу тут, думаю о своем сыне и говорю от лица нашего вида, точнее, от мужской его половины. Вот лежит камень: сухой, шероховатый, покрытый какими-то гранулами. Переворачиваю камень резким движением. На обратной его стороне — налипшая почва, темная и влажная. Это первый слой. В нем, извиваясь, черви претворят в жизнь какое-то неизвестное нам задание. Но давайте не отвлекаться. Копните глубже, и вы обнаружите более сырую почву. Удивительно, но почва увлажняется сама по себе. Все дело в подземных реках. Почву можно уподобить душе в человеческом теле. Однако земля постижима, несмотря на то что мне не понять то, что написано о ней в книге моего сына, в то время как душа остается полной загадкой. Земля представляется мне огромным организмом. Очень древним. Чем-то таким, что каждый из нас именует Матерью. Она все время выращивает на себе разные вещи и тем не менее остается круглой. Чтобы мы не задавались, она периодически пускает в нас молнии, насылает ураганы и устраивает нам землетрясения. И все равно продолжает быть круглой. Этакий парящий шар. А мое тело преподносит мне все новые и новые сюрпризы, которые я наблюдаю все тем же способом — со смесью страха и любопытства.

Сын размазывает грязь по стене, что напротив камина. Для этого он использует свои пальцы и носок, которым больше не собирается носить. Сначала я был разочарован этой картиной. Я ожидал, что это будет что-то красивое или реалистичное, как, например, Дом, дерево с группой людей или собака. Но он просто покрывал стену грязью слой за слоем. А с помощью воды утоньшал их. Когда я наконец наорал на него, он сказал мне, что это такое, и мне стало стыдно. Какой же я недалекий. Он рисовал слои земли. Со всеми их разломами, трещинками, интересными неровностями и странными осыпающимися участками. И вот теперь я смотрю на это коричневое месиво, которое вполне можно было расценить как пощечину нормальным жилищным условиям, и думаю, что мир по большей части коричневого цвета. Взять, например, виски, фасоль, бифштекс, гашиш, мою одежду, волосы или глаза. Или то, что энергично вылезает из меня, когда я хожу по большой нужде, если не болен, конечно.

Тыкаю пальцем в случайное место открытого разворота книги, которую читает мой сын и которая сейчас лежит на кухонном столе: «Новые минералы, образующиеся в процессе химического метаморфизма, являются по большей части плоскими, что является результатом оказываемого на них прямого давления, слоистыми или удлиненной формы наподобие лезвия. Распространенными минералами описанных форм являются слюда, биотит, хлорит, тальк гидрат, водный силикат магния /hydrous magnesium silicate/ и огромное разнообразие роговых обманок». Терминология — больное место подобных книжек. Ты хочешь знать больше, но все, с чем ты в итоге остаешься, — так это враждебный тезаурус, долбящий тебя по голове.

Я ТОЛЬКО ЧТО ПОМЫЛ свою покойную жену в растворе английской соли, чтобы окончательно избавиться от любых нечистот. Бурлящая вода напомнила мне о ее отрыжке, и я почти поверил, что она снова с нами. Я оставил ее в ванне на десять минут, чтобы стекла вода, а потом вытер насухо полотенцем. Теперь я несу ее в комнату, аккуратно кладу на одну половину кровати (там голубое, как небо, постельное белье), а сам перепрыгиваю через нее на другую половину и раздеваюсь. Ложусь рядом с ней. Мне представляется, что мы — два глазурованных керамических изделия, сохнущих на одной полке. Все это было не так уж необычно. Когда она была жива, я, бывало, занимался с ней любовью, когда она глубоко спала. Однажды днем я рассказал ей об этом, а она ответила: «Да ради бога, только не пытайся засунуть свой сам-знаешь-что мне в рот».

Переворачиваю жену и кладу ее на себя сверху. Ее глаза закрыты. Она прибавила в весе. Обнимаю и целую ее. Без языка, просто касаюсь губами. Кладу ее голову себе на грудь и выдыхаю жизнь, что бьется во мне, в мою Меридит. «Ты такая замечательная женщина. Просыпайся, дорогая, — говорю я ей, — удиви меня». Я сталкиваю ее с себя и сам залезаю сверху. Снова целую. «Давай же, возвращайся, — повторяю я, — я здесь. Я так хочу, чтобы ты снова была со мной. В гостях хорошо, а дома лучше».

Господин мертвец

Перейти на страницу:

Все книги серии ultra.fiction

Господин мертвец
Господин мертвец

Ярлык "пост-литературы", повешенный критиками на прозу Бенджамина Вайсмана, вполне себя оправдывает. Для самого автора литературное творчество — постпродукт ранее освоенных профессий, а именно: широко известный художник, заядлый горнолыжник — и… рецензент порнофильмов. Противоречивый автор творит крайне противоречивую прозу: лирические воспоминания о детстве соседствуют с описанием извращенного глумления над ребенком. Полная лиризма любовная история — с обстоятельным комментарием процесса испражнения от первого лица. Неудивительно, что и мнения о прозе Бенджамина Вайсмана прямо противоположны, но восхищенные отзывы, пожалуй, теснят возмущенные. И лишь немногим приходит в голову, что обыденность и экстрим, трагедия и фарс одинаково необходимы писателю для создания портрета многоликой Персоны XXI века.

Бенджамин Вайсман , Константин Сергеевич Соловьев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Боевая фантастика / Попаданцы / Современная проза
Единственная и неповторимая
Единственная и неповторимая

 Гилад Ацмон, саксофонист и автор пламенных политических статей, радикальный современный философ и писатель, родился и вырос в Израиле, живет и работает в Лондоне. Себя называет палестинцем, говорящим на иврите. Любимое занятие - разоблачать мифы современности. В настоящем романе-гротеске речь идет о якобы неуязвимой израильской разведке и неизбывном желании израильтян чувствовать себя преследуемыми жертвами. Ацмон делает с мифом о Мосаде то, что Пелевин сделал с советской космонавтикой в повести "Омон Ра", а карикатуры на деятелей израильской истории - от Давида Бен Гуриона до Ариэля Шарона - могут составить достойную конкуренцию графу Хрущеву и Сталину из "Голубого сала" Владимира Сорокина.

Гилад Атцмон , Гилад Ацмон , Мелани Джордж , Шейн Уотсон

Любовные романы / Исторические любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги