Господин посол

— Другой раз, — продолжал Ортега, — мы гуляли, взявшись за руки, любовались гиацинтами и водяными лилиями в садах Кенилворса. Я вдруг решился и обнял Гленду, поцеловал ее в губы и замер, ожидая пощечины или оскорбления… Но Гленда не только позволила себя поцеловать, но и ответила на мой поцелуй. Кровь у меня вскипела, сердце забилось… Я уже тебе говорил, что зелень, голубое небо, запах травы и цветов всегда возбуждают меня. Но, почувствовав мое желание, Гленда оттолкнула меня. Иногда мне кажется, что ее пугает цвет моей кожи, она, наверно, думает, что у меня в жилах течет негритянская кровь.

— Глупости, у тебя типично испанская внешность!

Изнуряющая жара стояла уже несколько дней и, по сообщениям газет, явилась причиной смерти более десяти человек.

Душным вечером Пабло Ортега сидел за рулем своей машины, весь мокрый от пота, с мутными глазами и раскалывающейся от боли головой. Он ожидал, когда полицейский даст сигнал ехать, и вдруг увидел, что тот падает, сраженный солнечным ударом. Пабло едва добрался до дому, бросился на кровать и заснул одетым. Ему снились какие-то кошмары, и все же он встал лишь утром, чувствуя себя гораздо бодрее. После ночной грозы воздух был чистым и свежим, и город будто тоже стряхнул с себя мучительный, тяжкий сон.

В честь своего примирения с летом Пабло написал хайку для Кимико Хирота:

  Лето

  Овод зеленый,  Спелый плод на земле…  Жизнь — янтарный мед.

Впрочем, Гленда упорно угощала его желчью, очевидно, болезнь желудка отражалась на ее настроении. Да и у Пабло в присутствии Гленды теперь начинала болеть голова. Часто во время прогулок они заходили в аптеку — она купить альказельтцер, а он аспирин. Как-то Ортега даже горько пошутил:

— Представляешь, что было бы, если б к твоему желудку прибавить мою голову.

К его удивлению, Гленда, ничуть не рассердившись, засмеялась.

На следующий день, ближе к вечеру, они ехали в автомобиле по Коннектикут-авеню, направляясь в китайский ресторан. Но проезжая мимо дома, где он жил, Пабло вдруг остановил машину. Обняв Гленду, он жадно поцеловал ее в губы и почувствовал ответное желание в ее поцелуе. Тогда он осмелился предложить: «Может быть, поднимемся ко мне?» Потупившись, Гленда кивнула. Пабло не поверил своим глазам, но Гленда вышла из машины и решительно зашагала к подъезду. В лифте они ехали молча, не глядя друг на друга. Дрожащими руками Гленда вынула сигарету. Кровь бешено стучала в висках Пабло.

Они вошли в квартиру.

— Располагайся без стеснения, — сказал Пабло, закрывая дверь. Но сам он не чувствовал себя свободно. Чтобы скрыть замешательство, он принялся показывать Гленде свои книги, картины, пластинки, куклы мастера Наталисио… Она любит Вивальди? У него есть превосходная стереофоническая радиола. Можно послушать…

Пабло не узнал своего голоса, который стал глухим и хриплым… Вдруг Гленда, повернувшись к нему, воскликнула:

— Послушай, Пабло, неужели мы будем притворяться друг перед другом, что не знаем, зачем пришли сюда!

Не ответив, Пабло прижал ее к себе, поцеловал в губы и, взяв на руки, отнес на кровать. Гленда неподвижно лежала в полумраке спальни, а он сел рядом и стал нежно целовать ей глаза, лицо и губы… Потом Гленда подняла руки и прижала голову Пабло к себе.

— Я больше не могу, — тихо простонала она. — Я должна избавиться от этого сомнения… Иначе сойду с ума…

— Успокойся, моя девочка, успокойся… — шептал он.

— Не обращайся со мной так, будто я ребенок. Я женщина…

Она открыла глаза, подернутые блестящей пеленой желания, и Пабло начал раздевать ее. Когда, сняв туфли и чулки, он стал расстегивать блузку, Гленда оттолкнула его.

— Выйди из комнаты, я сама.

Вернувшись, он увидел, что Гленда уже разделась и спряталась под простыней. Раздевшись, Пабло лег, ощутив трепет ее горячего тела. Происходившее казалось ему нереальным. Полумрак комнаты, непрерывное жужжание кондиционной установки, портрет доньи Исабели на ночном столике. («Мой сын занимается недостойными делами с дочерью пеона в зарослях сахарного тростника! Ты хочешь убить отца?») Гленда, свернувшись калачиком, зажала руки между ногами. Пабло, тоже повернувшись на бок, притянул девушку к себе, поцеловал ей затылок, мочку уха, погладил ей грудь, но тело Гленды оставалось в прежнем положении.

— Ну, пожалуйста… — прошептал он.

— Будь терпелив со мною, Пабло, я боюсь.

Он покрывал поцелуями ее плечи, руки, спину, гладил бедра, но она продолжала лежать, сжавшись в комок…

Снаружи доносился шум автомобилей, шипение пневматических дверей автобусов на ближайшей остановке.

Вдруг Гленда обняла Пабло, но не как любовница, а как ребенок, который ищет защиты, и воскликнула:

— Ты должен меня понять! Когда я была девочкой, со мной случилась ужасная история…

Он погладил ее по голове.

— Я все пойму, Гленда, рассказывай. Помни, что я твой друг…

Он чувствовал у своей груди частое биение ее сердца. Гленда открыла рот, но лицо ее внезапно исказилось, губы задрожали, а когда она наконец обрела дар речи, у нее вырвалось:

— Меня изнасиловал негр!