Господин следователь. Книга четвертая

Думаю, все догадались, что текст на вывеске тоже мой. Правда, в соавторстве с Сергеем Михалковым. Первый случай, когда я заработал на плагиате, потому что Жан мне делает скидку в десять процентов. Правда, я ею не пользуюсь, плачу полностью, но скидка, вроде, как чаевые.

Я еще предлагал Жану называть себя куафёром, но от куафёра он отказался. Слово не понравилось.

— Вам, как всегда?

— Совершенно верно, — кивнул я, усаживаясь на стул.

«Как всегда» — это «канадка», которая была на моей голове в том мире, а теперь перекочевала и в этот. А какую еще стрижку мог позволить себе сын офицера? Да мне «канадка» и самому нравится. Просто и удобно. Правда, пришлось растолковывать мастеру — что тут оставить побольше, а там покороче. Зато теперь стрижка вошла в моду. Вон, «реалисты» уже так подстригаются.

Став похожим на жениха, отправился дальше. Зашел в бакалейную лавку, загрустил, глядя на закрытые полки и витрины, где прежде лежали сладости. Что же в подарок-то покупать в Великий Пост?

— А вы, ваше благородие, грецкие орехи в меду возьмите, — подсказал приказчик. — Французские! Баночка красивая.

Ишь, французы орехи в меду делают. Наверняка орехи турецкие, мед наш, зато упаковка импортная. Если в сахаре — так засахаренные. А в меду? Омедовевшие? Или замедовевшие? Купив сразу четыре баночки, рассовал по карманам. Две подарю Леночке и ее родственникам, одна — прислуге мадам Десятовой, а еще одну припас для своей кухарки.

Горничная Дуняша, встретившая меня на входе, наотрез отказалась брать баночку.

— Иван Александрович, не дарите нам ничего больше, — полушепотом попросила девушка.

— А что такое? — удивился я.

— Да Машка, дура набитая, — с досадой сказала горничная, — конфеты — те, что вы в прошлый раз принесли, съела, а бумажки не прибрала. Захотела, видите ли, в деревне похвастаться — мол, господские конфекты она ест, а барыня углядела. Решила, что Машка конфеты барские крадет.

— А Машка — это кто?

— Так это новая горничная, ее для барышни взяли, — пояснила Дуняша.

А что, у Леночки теперь имеется персональная горничная? Вполне возможно, что появилась. Раньше моя кареглазка была только гимназисткой, а нынче невеста.

Хотел еще кое-что спросить, но ко мне выскочила Леночка. Верно, услышала голос.

— Соскучилась… — пробормотала моя любимая, прижимаясь ко мне.

Целоваться в Великий Пост можно или нельзя? Но пока взрослые родственницы не видят, то можно.

А сзади послышались возмущенные голоса. Нет, увидели. Ну как же вас не вовремя принесло, дорогие дамы. Зато теперь знаю, что целоваться в Великий пост тоже не полагается.

— Елена! Да как же не стыдно? И вы, молодой человек, хороши. Целоваться до свадьбы? Да еще и в Великий Пост?

Ну, дорогая теща, ты сама-то молодой не была? Да и сейчас еще не слишком старая. Сколько моей будущей теще лет? Сорок? Какие это годы? Неужели с супругом перестала целоваться?

— Елена, иди к себе. И не цепляйся за жениха, он пока тебе не муж. Как хорошо, что ваш батюшка не видит этого безобразия. Георгий Николаевич разорвал бы помолвку.

Ксения Глебовна увела упирающуюся Леночку, а на меня набросилась тетушка:

— Иван Александрович, о чем вы вообще думаете? Что люди скажут?

— Так нет же никого, рассказывать некому, — удивился я. — И Дуняша, — подмигнул я служанке, — никому не скажет.

— Дуняша, подай Ивану Александровичу шубу и шапку и ступай.

Влезая в рукава шубы, понял, что сейчас тетушка Лены составит со мной предметный разговор. Станет воспитывать. И не ошибся. Дождавшись, пока служанка уйдет, Анна Николаевна завела шарманку:

— Иван Александрович, в Великий пост даже думать о поцелуях грех!

— Верю, — терпеливо кивнул я. — Думать грех, но разочек-то поцеловаться можно. Больше трех недель не виделись!

Тетушка зашипела, как простуженный чайник, ухватила меня за рукав и грозным шепотом сказала:

— Напрасно вы думаете, что прислуга смолчит! Она-то как раз и станет болтать. Дескать — ни стыда, ни совести у жениха с невестой, и греха не боятся. О вас с Леночкой уже и так болтают на каждом шагу. Чуть ли не спите вы вместе.

— Так пусть болтают, — усмехнулся я. — Собаки тоже брешут, да кто их слушает? Мы по осени поженимся, кому какое дело? Зря вы что ли за свадебным платьем в столицу ездили? Но мы-то знаем, что упрекнуть нас не в чем.

Анна Николаевна оглянулась. Убедившись, что никто не подслушивает, зашептала:

— Иван Александрович… Вы с Леночкой — два сопляка против меня. А я жизнь прожила. Но до осени многое может случиться. А если свадьба расстроится? Поссоритесь вы? Да мало ли что может случиться. Батюшка ваш, как в должность войдет — возьмет, да и передумает. А кто потом Леночку замуж возьмет?

Я слегка обалдел. Если так рассуждать, то и жить не надо. Но спорить с тетушкой не стал. У нее свое виденье жизни. Вместо ответа нашарив кармане шубы жестянки с орехами, вытащил три штуки и вручил тетушке.

— Подарок небольшой к чаю. Мед и орехи — вполне кошерные.

— Что?

Опять я что-то не то сморозил.

— Я к тому, что они в пост дозволены, — пояснил я, передавая жестянки Анне Николаевне.