Госпожа де Шамбле. Любовное приключение. Роман Виолетты

— О Эдмея, разве вы не чувствуете, что разбиваете мне сердце?

— Если же я умру внезапно, — продолжала графиня, — и именно на этот случай мне нужна ваша клятва, чтобы быть спокойной, — если же я умру внезапно и не успею прислать вам подарок, то вы спуститесь в склеп, где уже бывали и где, как я говорила, вы вправе лежать со мной, откроете гроб и сами отрежете мои волосы.

— Что за мрачные мысли, Эдмея!

— Мрачные? Разве у меня грустный вид? Посмотрите, друг мой: я улыбаюсь. Взгляните на часы, сейчас — десять часов вечера. Итак, поклянитесь мне сегодня, четвертого сентября, в десять часов вечера, что если умирающая женщина не сможет прислать вам свои волосы, которые вы считаете прекрасными, то вы сами отрежете их у покойной.

— Я клянусь, Эдмея, — ответил я, — и, когда придет мой черед, эти волосы будут вечно покоиться на моей груди.

— Спасибо за обещание. Но следует…

— Что?

— … следует произнести эту клятву в более торжественной обстановке. Завтра утром, в семь часов, вы снова поклянетесь в нашей маленькой церкви, перед Богоматерью, у ног которой я однажды стояла на коленях, когда вы вошли и я поняла, что вы рядом.

— С радостью, Эдмея.

— Хорошо; мы встретимся через час или когда вам будет угодно.

В тот миг, когда г-жа де Шамбле поднялась, мне показалось, что граф снова окинул ее вопрошающим и еще более настойчивым взглядом, но Эдмея ушла с таким же безучастным или, вернее, бесстрастным видом, как обычно.

Взглянув на карточный стол, я увидел, что удача изменила нашему хозяину и он стал проигрывать. Один из игроков сорвал банк, и граф снова сделал ставку. Золотые монеты, которые он доставал из кармана горстями, таяли на глазах, словно он швырял их в бездну. Лицо г-на де Шамбле оставалось невозмутимым, если не считать нервного тика, повторявшегося все чаще. Всякий раз, когда слуги разносили подносы с напитками, делая это с какой-то особой расточительностью по отношению к хозяевам дома, граф выпивал бокал шампанского или чашку пунша. Вскоре его карманы оскудели; я увидел, как он лихорадочно разорвал новую колоду карт и стал писать карандашом на обороте карт числа, чтобы заменить ими деньги. Я подсчитал, что, судя по тому золоту, которое прошло через руки графа, он проиграл примерно пятнадцать — двадцать тысяч франков.

Он был всецело сосредоточен на игре, и я понял, что могу незаметно удалиться. В самом деле, когда я вышел из гостиной, игроки не удостоили меня взглядом. Даже если бы в усадьбе случился пожар, никто, наверное, не обратил бы на это внимания, пока огонь не запылал бы в гостиной.

В прихожей не было ни единой души. Очевидно, слуги были заняты своими делами на кухне. Никто не видел, как я поднялся по лестнице.

Когда я проходил по коридору, дверь Эдмеи приоткрылась. Она ждала меня и, не изменив своему слову, с милой улыбкой протянула руку. Волосы графини были распущены, как утром, и я поблагодарил ее.

— Разве вы сами не просили об этом? — спросила она.

Я взял волосы Эдмеи, такие длинные, что они могли бы служить мантией для королевы, прижал их к груди, поцеловал и вернулся к себе, опьяненный ароматом своей возлюбленной.

О! Лишь немногие женщины' знают, что важен не только подарок, но и то, как его преподносят! Нежные любящие души всегда дают вдвое больше, чем следует, в то время как заурядные дают вдвое меньше. Первые сводят нас с ума от счастья, а вторые просто делают влюбленными.

Войдя в комнату, я, как советовала графиня, не стал зажигать свечи, а направился к окну и открыл его. Эдмея уже стояла на балконе.

— Мы одни? — спросил я.

— О! Совершенно одни, но наедине с природой, где все живет, дышит и трепещет.

— И любит! — прибавил я. — Избави меня Бог не чувствовать в этот миг, когда благодаря вам все мои ощущения невиданно обострились, повсеместное трепетание природы, не прекращающееся ни ночью, ни днем. Когда половина Божьих тварей спит или отдыхает, другая половина бодрствует и движется. Нет, дорогая Эдмея, я лишь хотел задать вам прозаический вопрос, не боитесь ли вы, что нас потревожат, и не забыли ли запереть свою дверь.

— Я привыкла запирать ее еще с детства, друг мой, когда была в пансионе, ведь детям вечно кажется, что их подстерегает неведомая опасность. С годами я стала разумнее, и страх прошел, но я продолжаю машинально повторять то же действие. Не имеет значения, Макс, закрыта или не закрыта моя дверь; никто не станет штурмовать этот бастион, и его порог так же безгрешен, как порог моей девичьей комнаты в Жювиньи.

— Эдмея! — воскликнул я, чувствуя, как бьется мое сердце. — Вы уже несколько раз намекали на нечто невозможное, и это сводит меня с ума. Ради Бога, объясните, что вы хотите сказать.

— Всему свое время, друг; возможно, когда-нибудь вы узнаете все тайны моей жизни, но не торопите события. Мне кажется, что сейчас нас ведет сам Бог, и не будем ему мешать. Скажите, что делал господин де Шамбле перед тем, как вы ушли?