Госпожа следователь

Клавдия уже устала от этого сна. Каждый раз она обреченно ожидала страшной развязки, которая была ей известна наперед: старик убивает из обреза мальчишку и кончает с собой. Но каждый раз ее сердце начинало бешено колотиться и ухало куда-то в бездну, в невозвратность, в самую смерть, которую она не сумела предотвратить ни для мальчишки, ни для старика.

А ведь могла!

Сто раз потом понимала, что — могла!

Это было ее первое дело. Еще в районной прокуратуре. Простое и ясное. Вот он преступник, вот он пострадавший. Статья двести шестая, «хулиганка».

Нет-нет, она все сделала правильно. Протоколы, очные ставки, опознания, свидетельские показания. С каким тщанием писала она обвинительное заключение. А потом пошла на суд. Пошла на свой триумф. Она даже наперед знала, что мальчишке дадут два года с отсрочкой исполнения наказания. Она гордилась.

Но тут, возле зала заседаний, ее сердце первый раз сжалось. Она увидела, что старик пришел не один. Он пришел со своей женой. Той самой старухой, которая выбежала помогать ему, когда мальчишка стал драться. И ей сделалось страшно. Потому что старуху она и не учла.

А потом, в зале суда, она видела, как прямо и строго сидел старик, а жена пыталась что-то ему шепнуть, но он только плотнее сжимал губы.

И тогда ей стало еще страшнее.

Что был для старика этот суд? Еще одна капля позора. Ведь для своей старухи он всегда был героем. С войны вернулся — грудь в медалях, перед начальством не кланялся, на Доске почета фотография…

Мальчишка его не избил. Мальчишка его растоптал. Перед женой, перед любимой женщиной унизил. С этим старик жить не мог…

— Тих-тих-тих, — сквозь сон сказал Федор, поглаживая Клаву по руке. — Ляг на другой бочок, успокойся…

Но Клавдия уже не спала, она сняла с полки будильник и нажала кнопочку, чтобы не зазвонил.

Муж сам повернулся на другой бок и тихо засопел.

А Клава лежала, глядя в потолок, и мысль ее была проста и очевидна — ищите женщину.

Потом она стояла у окна с неизменной чашкой размороженной воды: мир живет, люди ходят, машины ездят, собаки бегают, дворники…

Клавдия даже забыла проглотить ледяную воду — по асфальту шоркал новенькой метлой молодой парень. Дворник.

В троллейбусе ей удалось сесть, но она не стала листать бумаги из сумки, она смотрела в окно.

«Господи, как все просто. Какая простая житейская подлость. И ведь это все время было у меня под носом. Это все время говорило мне — посмотри! Ну, если я не ошибаюсь (а я не ошибаюсь), сегодня все греховные похождения и закончатся. Ну, не сегодня — завтра, послезавтра. Словом, ждать осталось недолго…»

— Клавдия Васильевна, вы представляете, Чубаристова опять посылают в Израиль, — подлетел к ней Семенов, у самого входа.

— И что? Вы хотите вместо него? — спросила Клавдия.

— Да Боже сохрани! — рассмеялся Семенов. — Чтоб меня там в каталажку?!

— Дежкина, к главному! — мимоходом кинула Люся-секретарша.

Только тут немного всколыхнулся темный осадок.

— А зачем?

— Откуда я знаю?! — громогласно ответила Люся, а потише добавила: — Его, кажется, смещать собираются. Только между нами.

— А я-то при чем?

— Боится он тебя, хочет прощения просить.

— Скажи ему — уехала, — улыбнулась Клавдия.

И только после этого вошла в кабинет.

— Я закончил, Клавдия Васильевна! Я закончил! — даже не поздоровался с Дежкиной Игорь.

— Ну-ка, ну-ка! — бросила она сумку на подоконник. — Первое дело? «Мерседес»?!

— Там такое! Такое! Вот «обвиниловку» катаю.

— Брось, Игорек, а получи-ка лучше пистолет, вызови бригаду, поедем Князя брать.

Игорь так и сел.

До Шереметьева домчались ветром. Вообще у Клавдии сегодня все ладилось. Машину дали, бригада прибыла моментально. И Черепец был на месте.

— Здравствуйте, Алексей Георгиевич! Работаем?

— Да нет, еще не начинали. Эту секцию уже вчера обследовали — ничего…

— Скучный вы человек, Алексей Георгиевич! Чего приуныли?

— Да Фома опять нервничает…

— А я вижу — Фома ваш веселый. Ну-ка пойдемте, поглядим, что его так разволновало?

Подхваченный Клавдиным энтузиазмом, Черепец засеменил в глубь склада за следователями.

— Ох ты! Это что ж такое у нас? Велосипеды? Почему? Откуда? — весело спрашивала Дежкина.

Рядом с Клавдией и Игорем уже шли и начальник таможни, и его подчиненные.

— Англичане прислали для детского дома.

— Молодцы англичане! — похвалила Клавдия. — А это что?

— Музыкальные инструменты. Стинг приезжает, не слышали?

— Послушаем! А тут у нас что?

— Компьютеры, для банка какого-то.

— Значит, окультуривается наш дикий капитализм? Здорово.

Клавдия шла так стремительно, словно она точно знала, что искать и где. Завороженными ее целеустремленностью оказались не только Черепец и Игорь. Начальник и его помощники наперебой, словно она собиралась все это купить, а они все это продать, кричали:

— Анализы якутской нефти! Библии из Австралии! Парты для школы слепых! Картины Известного! Устрицы! Светоустановка!..

А Клавдия, словно не слышала их, бормотала про себя, безбожно перевирая, известные детские стихи:

— Дама сдавала в багаж корзину, картонку и маленькую собачонку. Дама сдавала в багаж…