Госпожа Смерть

— Я — Судья, — повторил мужчина. — Я опираюсь на свой дар и чувство долга. Мне дана сила, чтобы нести правосудие.

Незнакомец обвел их строгим взглядом, его водянистые глаза охватили фигуры Никки и Бэннона — он будто вскрыл их и обыскал на предмет порочности.

— И кто тебя на это назначил? — спросила Никки.

— Меня назначило правосудие, — сказал мужчина, словно Никки была самым глупым человеком, которого он когда-либо встречал. — Много лет назад я был всего лишь мировым судьей, перебирался из округа в округ со всеобщего согласия, потому что люди требовали беспристрастного выполнения закона. Я путешествовал из города в город, народ представлял мне обвиняемого, а я служил судьей: выслушивал перечень законов, нарушенных преступником, смотрел на виновного и определял — правда ли сказанное о нем, а также устанавливал наказание за преступление.

Незнакомец приложил длиннопалую руку к центру груди, укрытой черной мантией.

— Это был мой дар. Я мог узнать правду в чьих-либо словах. Посредством магии я определял, были люди виновными или нет, а затем выносил соответствующий приговор, который и оглашали городские главы. Все было со всеобщего согласия. Таков был наш суд.

— В точности, как Исповедница, — сказала Никки. — То есть — Исповедник.

Странный мужчина одарил ее отсутствующим взглядом.

— Я ничего не знаю о Исповедницах. Я — Судья.

— Но где все люди? — спросил Бэннон. — Если вы вынесли приговор и жители с ним согласились, тогда где они все? Почему люди покинули этот город?

— Город они не покидали, — произнес мрачный чародей. — Но изменилось мое призвание, став более значительнее. Я стал значительнее. Амулет, с помощью которого я определял истину и невиновность, стал частью меня, сделав меня намного могущественнее.

Судья раздвинул складки черной мантии и выставил обнаженную грудь с амулетом: золотой треугольной пластинкой с резными декоративными завитками, тайными символами и формами заклинаний, окружающих темно-красный гранат. Амулет висел на тонкой золотой цепочке на шее.

Но амулет был не просто украшением — золотой треугольник слился с плотью Судьи. Кожа на груди мужчины была покрыта волдырями и шрамами, будто кто-то вдавил в нее горячий металл, как в мягкий воск свечи, позволив плоти вокруг затвердеть. Часть цепочки проходила сквозь ключицу и сухожилия шеи Судьи, и тот был теперь постоянно с ней связан. Гранат в центре светился насыщенным, тлеющим магическим огнем.

— Что с вами случилось? — Бэннон ахнул.

Каменный, обвиняющий взгляд чародея обратился к молодому человеку.

— Я стал Судьей. Преступления, по которым в течение многих лет я выносил приговор, были в основном мелкими — нападения, воровство, поджог, прелюбодеяния. Иногда случались убийства или изнасилования, но главное случилось здесь, в Локридже… — Мужчина проскочил мимо них водянистым взглядом, поверх их голов, будто призывая духов. — Именно здесь я изменился. Жила тут одна женщина, Рева, — начал он рассказ, — у которой были три прекрасные дочери: самой старшей восемь лет, младшей только три. Женщина была довольно привлекательна, как и ее дочери, но муж ее — звали его Элис — возжелал другую. Он изменял своей жене, и когда Рева узнала об этом романе, то решила, что это ее вина, — что она уделяла слишком много внимания своим дочерям в ущерб мужу. Рева в отчаянии хотела вернуть любовь своего мужчины, — волшебник произнес это с отвращением, — и сошла с ума. Она задушила всех своих дочерей, пока те спали, чтобы убедиться, что дети больше не встанут между ней и мужем. Ей казалось, что Элис полюбит ее сильнее. Когда муж пришел домой той ночью, после тайной встречи с любовницей, Рева с гордостью показала ему свое деяние. После раскрыла объятия и сказала, что ее жизнь и ее сердце теперь снова принадлежат только ему. Элис, увидев своих дочерей мертвыми, взял топор из поленницы и убил свою жену, нанеся шестнадцать ударов.

Выражение лица Судьи оставалось бесстрастным, когда он излагал свою историю.