Госпожа Смерть

Неконтролируемая магия Натана по-прежнему извивалась и хлестала Судью, тот корчился и вопил, постепенно застывая — его одеяния становились мрамором.

— Ты — виновен! — сказал Натан преображающемуся чародею, едва снова смог дышать. — Твое преступление состоит в том, что ты судил всех этих людей.

Камень пленил Судью, потрескивая по его коже, застывая вокруг широко раскрытых глаз. — Нет! — Это было не отрицание, а ужас и осознание. — Что я наделал? — Его голос стал скрипучим, грубым, когда затвердело горло и чародей больше не мог дышать окаменевшей грудью. — Все эти люди… — Камень запечатлел лицо мужчины в выражении неизмеримого сожаления и досады, рот раскрылся, когда из него вырвалось последнее, недосказанное «Нет!»

Судья стал самой новой статуей в городке Локридж.

Взглянув на эту каменную фигуру, Натан почувствовал, что его необузданная магия рассеялась. Он больше не мог к ней прикоснуться. Волшебник глубоко вздохнул и снова ощутил текущую в нем жизнь.

Глава 33

Когда Судья обратился в камень, его заклятие утратило силу и рассеялось по всей округе.

Никки, сбросив каменные оковы, медленно выпрямилась и протяжно вздохнула, ожидая что из легких выдохнется пыль. Светлые волосы и кожа на шее вновь обрели упругость, зашевелилась ткань черного платья. Приподняв руки, она окинула взглядом ладони.

Своим стремлением Никки разрушила каменное заклятие, что окутало ее, но Натан пошел дальше и сокрушил хватку, сплетенную Судьей. Теперь старый волшебник сгибал руки и топал ногами, чтобы восстановить кровообращение, с недоумением качая головой.

Статуя Бэннона возле них, с застывшим выражением безысходного отчаяния, медленно наливалась цветом. Кожа порозовела, оранжевые веснушки и рыжие волосы вновь обрели свой цвет. Однако, вместо удивления вновь обретенной жизни, Бэннон упал на колени на городскую площадь и издал резкий вскрик. Его плечи затряслись, он склонил голову, всхлипывая.

Натан попытался успокоить обезумевшего молодого человека, похлопывая его по плечу, однако тот молчал. Подойдя ближе к Бэннону, Никки сказала мягким голосом:

— Теперь мы в безопасности. Что бы ты ни пережил, это было твоим прошлым. Это то, кем ты был, а не кто ты есть сейчас. В этом нет вины. — Она догадывалась, что юноша продолжал страдать из-за потери своего друга Иэна.

Но почему он произнес слово «котята», когда стал превращаться в камень?

На улицах и на площади вокруг глухой хруст постепенно становился гулким треском, сопровождаемый ветерком, что звучал как изумленный шепот. Никки обернулась и посмотрела на горожан, замурованных в камне жестоким правосудием злобного чародея — один за другим люди приходили в движение.

Когда сборище замученных скульптур обрело плоть, их по-прежнему переполняли кошмарные воспоминания, которые они так долго переживали. Затем начались рыдания и вопли, слившиеся в какофонию стенаний. Эти люди были настолько втянуты в свои собственные муки, что даже не пытались осмотреться и понять, что сейчас они свободны от ужасного заклятия.

Бэннон наконец поднялся на ноги, его глаза покраснели и опухли, на пыльном лице остались дорожки от слез.

— Теперь мы в безопасности, — сказал он, словно утешая жителей городка. — Все будет хорошо.

Некоторые из людей Локриджа услышали юношу, но большинство по-прежнему оставались в смятении и ничего не понимали. Мужья и жены, заметив друг друга, тут же кинулись в объятия. Дети, плача, бежали к своим родителям, чтобы снова очутиться в теплом уюте крепкой семьи.

Люди Локриджа, наконец, заметили троих незнакомцев. Один мужчина представился как мэр Раймон Барр.

— Я говорю от имени жителей этого городка. — Он взглянул на Никки, Натана, и Бэннона. — Это вы спасли нас?

— Мы, — ответил Натан. — Мы обычные путешественники, что ищут свою цель и горячий ужин.

С нарастающим гневом горожане заметили гротескную, пораженную ужасом статую Судьи. Никки указала на каменную фигуру извращенного человека.

— У цивилизованного мира должны быть законы, но справедливость не имеет место быть, если человек с отсутствием совести выносит приговоры, лишенные сострадания или милосердия.

— Если каждый из нас несет в себе чувство вины, тогда мы живем день ото дня осуждая себя, — добавил Бэннон, — Смогу ли я сам когда-нибудь забыть?..

— Никто из нас не забудет такое, — произнес мэр Барр. — И никто из нас не забудет вас, чужестранцы. Вы спасли нас.

Стали подходить другие горожане. На трактирщике был фартук, заляпанный пищей, которую он разносил неизвестно сколько лет назад. Фермеры и бакалейщики уставились на ветхий вид городка, на свои разбитые прилавки, остатки сгнивших фруктов и овощей, полуразрушенные ставни на окнах гостиницы, обвалившуюся крышу конюшни, старое сено в сарае.

— Как давно это было? — спросила женщина, чьи темные каштановые волосы выпадали из непослушного пучка. Она вытерла руки о подол. — Последнее, что я помню — была весна. Сейчас, похоже, лето.

— Но лето какого года? — уточнил кузнец. Он указал на дверные петли ближайшего полуразвалившегося сарая. — Взгляните на эту ржавчину.