Госпожа сочинительница (новеллы)

«Лиленька, приезжайте немедленно в Москву. Я люблю безумного погибающего человека и отойти от него не могу – он умрет. Сережа хочет идти добровольцем, уже подал прошение. Приезжайте. Это – безумное дело, нельзя терять ни минуты.

Я не спала четыре ночи и не знаю, как буду жить… Верю в Вашу спасительную силу и умоляю приехать.

Остальное при встрече.

P. S. Сережа страшно тверд, и это – страшней всего.

Люблю его по-прежнему».

Сергей не ставил никаких ультиматумов – он просто самоустранялся, не в силах справиться с Мариной. Да уж, упустил, упустил он в вечность этого демона, и крылья пламенные теперь безжалостно хлестали его не только по лицу, но и по сердцу. По сути дела, в его самоустранении уже был ультиматум: знал ли Сергей или чувствовал, что для Марины, несмотря на все их вечное-сердечное непонимание, потеря его – невозможна? Да, это было именно так, и сакраментальные, всеми любящими людьми повторяемые слова: «Я не могу без тебя жить!» – имели для Марины смысл вечный и неизменный. Несмотря ни на что. Несмотря на ее вечно страдающее от любви к другому (третьему, четвертому… другой, третьей, четвертой… даже так!) сердце. Но эта всегдашняя готовность Сергея самоустраниться до полного исчезновения из ее жизни останется для Марины вечным ограничителем ее чувств, и однажды она придет на пражский Карлов мост и склонится над темной Влтавой, моля воды подняться и взять ее именно потому, что Сергей будет готов устраниться от нее навсегда…

Но не станем забегать вперед.

Неизвестно, что произошло бы в жизни Сергея и Марины дальше, останься Петр жив. Однако срок его был уж измерен, и 28 июля 1914 года случилось то, что и должно было случиться: он упал в бездну, разверзтую вдали…

Марина утешилась тем, что написала целый цикл стихов, помеченных двумя буквами: П.Э.

При жизни Вы его любили.И в верности клялись навек.

Несите же венки из лилий.На свежий снег.Над горестным его ночлегом.Помедлите на краткий срок.Чтоб он под этим первым снегом.Не слишком дрог.Дыханием души и тела.Согрейте ледяную кровь!Но, если в Вас уже успела.Остыть любовь –К любовнику, – любите братца.Ребенка с венчиком на лбу, –

Ему ведь не к кому прижаться.В своем гробу.Ах, он, кого Вы так любили.И за кого пошли бы в ад.Он в том, что он сейчас в могиле, –Не виноват!От шороха шагов и платья.Дрожавший с головы до ног –Как он открыл бы Вам объятья.Когда бы мог!О женщины! Ведь он для каждой.Был весь – безумие и пыл!

Припомните, с какою жаждой.Он вас любил!Припомните, как каждый взгляд вы.Ловили у его очей.Припомните былые клятвы.Во тьме ночей.Так и не будьте вероломны.У бедного его креста.И каждая тихонько вспомни.Его уста.И, прежде чем отдаться бегу.Саней с цыганским бубенцом.

Помедлите, к ночному снегу.Припав лицом.Пусть нежно опушит вам щеки.Растает каплями у глаз…Я, пишущая эти строки.Одна из вас –Неданной клятвы не нарушу –Жизнь! – Карие глаза твои! –Молитесь, женщины, за душу.Самой Любви.

Сила (и слабость) Марины как женщины и неотразимость ее стихов в том, что она всегда была убеждена: так я не любила еще никого и никогда… И в самом деле не любила – на нее всякая страсть обрушивалась словно впервые, небывало, невероятно.

Но та страсть, что явилась на смену любви к Петру и взяла Марину в плен, стала именно такой – невероятной и небывалой. «Взяла в плен» – как раз те слова, которые здесь нужны, потому что речь пойдет о женщине.

А впрочем, не все ли равно было Марине, кого любить?!