Госпожа страсти, или В аду развод не принят

Пока огромный черный "Хаммер" летел по мокрой майской дороге в город, Коваль курила и думала, о чем же пойдет сейчас речь, и вообще – не превратится ли она из потерпевшей в обвиняемую. А что, у них в городе чего хочешь можно ожидать. У здания городской прокуратуры уже ждал Петрович – адвокат Малыша, доставшийся Марине, так сказать, в наследство. Вальяжный седой мужчина прогуливался возле серебристой "БМВ", зажав под мышкой какую-то папку, и с первого взгляда на него становилось ясно, что этот адвокат получает гонорар не в государственной конторе.

– О, Марина, наконец-то! – помогая ей выйти из машины, проговорил Петрович. – Стою тут битый час, как первокурсник на свидании. Ведь велел тебе – не опаздывай!

– Петрович, ты за базаром-то следи, – мрачно посоветовал Хохол, закуривая сигарету. – Поди, не с уркой разговариваешь – "велел"!

– Расслабься, Хохол, – процедила Коваль сквозь зубы, оглядываясь по сторонам – не по себе ей было возле этого заведения. – Ты меня нервируешь. Что, Петрович, пойдем?

– Да, дорогая, пойдем – раньше сядешь… ну, сама знаешь, да?

– Не шути так больше! – предупредила Марина, разозлившись. – За что я тебе тогда деньги плачу?

– Ты все такая же конкретная дама, как и была, – галантно подставил ей локоть адвокат, чтобы Марина могла опереться на него, а не на трость, с которой опять не расставалась. – Как живется-то?

– Как видишь, Петрович, не пропала.

– Молодец, дорогая, всегда в форме, всегда по понятиям. Откуда ты понахваталась только всего этого? – Адвокат пропустил ее вперед, в узкую дверь прокуратуры, и повел дальше по коридору, к кабинету следователя.

Коваль не удостоила его ответом, меньше всего ей хотелось сейчас обсуждать причины, приведшие ее в этот мир, да и начало потряхивать от волнения.

Здание прокуратуры было старое, построенное еще в прошлом веке, и его темные, узкие коридорчики со множеством одинаковых дверей наводили на мысль о сходстве с лабиринтом или игрой в поиск сокровищ. В Маринином случае сокровищем можно было считать свободу и безопасность.

Кабинет следователя находился на третьем этаже особнячка, пришлось преодолеть несколько довольно крутых и расшатанных лестниц. Марина недовольно пробормотала:

– За те взятки, что здесь берутся, можно было уже приличный ремонт сделать. Или хотя бы лестницы поменять.

– Дорогая, рот открывай пореже, на вопросы отвечай кратко и по существу, лишнего не пори, – инструктировал ее между тем Петрович.

– Ты еще поучи меня, как разговаривать! – огрызнулась Коваль, берясь за ручку двери. – Смотри сам лишнего не наговори!

Войдя в кабинет, Марина едва не упала от неожиданности – за столом сидел тот самый следователь, который вел ее дело несколько лет назад, когда ее пытались обвинить в попытке покушения на Егора. Он практически не изменился, разве что на высоком лбу залегла морщина да складки в углах рта стали отчетливее. Коваль сохранила об этом человеке хорошие воспоминания – если бы не он и не его желание разобраться в происходящем, неизвестно, чем вообще закончилось бы то громкое дело.

"Как его звали, дай бог памяти? А, ну, точно – Михаил Андреевич!"

Весь стол был завален папками, какими-то бумагами, там же, в общей куче, стояли большая кружка и блюдце с бутербродом, которые следователь неловко попытался замаскировать от глаз вошедших. Он тоже узнал Марину – да и не очень-то она изменилась за это время.

– Здравствуйте, Марина Викторовна! Вот и снова встретились, жаль, правда, что при похожих обстоятельствах, – произнес он, вставая из-за стола и направляясь к Марине, но вдруг осекся и замер на месте, увидев трость. – Что с вами, Марина Викторовна?

– О, сущий пустяк, Михаил Андреевич! – очаровательно улыбнулась она, усаживаясь к столу. – Так, ерунда – пулевое ранение позвоночника, остаточная хромота.

Следователь с любопытством оглядел ее с ног до головы, отметив, что такой очевидный дефект внешности совершенно никак не отразился на поведении старой знакомой. Гражданка Коваль осталась абсолютно такой же – уверенной в себе, яркой и вызывающей. Вот она привычным жестом повесила трость на спинку стула, перебросила больную ногу на здоровую, отвела рукой упавшие на плечи длинные черные волосы, выложила на стол пачку сигарет и дорогую зажигалку. Михаил Андреевич словно устыдился своего не слишком свежего свитера и взлохмаченных волос, пригладил их руками и от этого почему-то рассердился. "Ну и что, что она женщина? – одернул он себя. – В этом кабинете не бывает деления на мужчин и женщин. Только на правых и виноватых. Тогда почему я не могу думать о том, что она может быть в чем-то виновата? Ведь я прекрасно знаю, кто она… Но дело, дело! Там такие свидетельские показания, что у меня нет никакого желания защищать честь мундира и выгораживать этих трех ублюдков в погонах. И дело даже не в том, что я прекрасно знал ее мужа, нет! Есть пределы, ниже которых опускаться нельзя". Следователь так и стоял у двери кабинета, рассматривая посетительницу и совершенно не обращая внимания на ее адвоката, нетерпеливо покашливавшего в углу.