Госпожа «Удачи»

В ожидании угощения джинн подтащил к себе по воздуху недоеденное нами с лордом и принялся поглощать, иногда в спешке откусывая от тарелок и чаш изрядные куски.

Все это время он косился то на белую как мел Лорри, то на дверь.

Вышибалы управились быстро. Взмокшие от напряжения, отчаянно кряхтя, они втащили в обеденный зал бочонок литров на полтораста с клеймом, нанесенным киноварью. Пожалуй, на мировом первенстве по тасканию винных бочек они бы взяли гран-при.

Бочонок мгновенно оказался в руках джинна. Пробив крышку кулаком, дух принялся, булькая, как засорившийся ватерклозет, хлестать благородный напиток через край.

«“Бахчисарайский фонтан”, урожая семнадцатого года, – вспомнила я машинально. – Семь акче за литр».

– Уф, вино недурное! – Баюбай-ага отбросил в сторону опустошенный бочонок, так что тот мгновенно развалился на досточки.

И тут мне в голову пришла отчаянная мысль, как можно поправить дело.

– Теперь маленькая паршивка, – навис он над Лорри, – говори свое последнее желание и приготовься к смерти!

– А скажите, уважаемый джинн, эта девушка может передать свое желание мне? Ведь она моя служанка и побеспокоила вас именно по моей вине? – спросила я с самым невинным лицом.

Ифрит замер, озадаченно почесав лысую башку, увенчанную витым рогом. Затем коснулся поочередно остальных четырех рожек.

– Но, ханум, – в голосе его даже проскользнуло некое уважение. – Но тогда мне придется тебя убить вместо нее!

– Не страшно! – улыбнулась я. – Умереть от руки джинна – это несказанная честь!

– Ну, если только эта маленькая самочка не против… – неуверенно пробурчал ифрит.

– Лорри, давай… – я выразительно на нее посмотрела.

Несчастная лишь кивнула, еще сильнее побледнев. А уж с каким лицом смотрела на меня Ла-Занья… Должно быть, мысленно обещала мне золотой надгробный памятник на все свои сбережения.

– Ну ладно, так чего ты хочешь? – сыто рыгнув, поинтересовался джинн.

– Хочу… – я запнулась, вдруг осознав, что вообще-то играю со смертью. – Хочу, чтобы ты убил меня через триста лет! – выпалила на одном дыхании.

– Слушаюсь и повинуюсь! – машинально рявкнул джинн.

И тут…

И тут я увидела, как джинны бледнеют. Из медно-красной его кожа стала какой-то серовато-розовой, оттенка хвоста крысы-альбиноса.

– А-а-а-а!! – заревел Баюбай-ага, оскалившись во все свои пятьдесят зубов (именно столько их у джиннов). – Я прикончу тебя самой мучительной смертью, какую смогу придумать! Такой, что сам Шанибар Кривой Мангал, главный палач эмира Бихарского второй раз умрет на том свете от зависти!

– Безусловно, – с готовностью согласилась я, – но через триста лет.

– Что?! Да я тебя сейчас разметаю и развею по ветру, самка безволосой обезьяны!

– Ты не можешь убить меня сейчас, – покачала я головой, изобразив самую милую улыбку, на какую была способна в данный момент. – Ты ведь обещал убить меня через триста лет, а джинн не может не исполнить желание! Ты обещал слушаться и повиноваться! Такова воля Аллаха!

– Такова воля Аллаха… – пробормотал джинн и еще более побледнел. – О, горе мне! Я твой раб до исполнения желания, и не могу тебя ослушаться! О, горе мне!

Великан заплакал крупными слезами, так что под ним сразу оказалась лужа.

– Горе! Я служил трем халифам, пяти султанам, двум герцогам и одному полковнику – в четырех мирах! Я убил сто десять рыцарей, девятьсот пять воинов всякого чина в единоборствах, двенадцать высших магов, трех эмиров, одного императора и шестерых ханов! Девять некромантов принес в жертву на их собственных алтарях! Кроме того, мною было уничтожено три войска, орда гуннов, сорок разбойничьих шаек и потоплен один авианосец! И вот теперь я, могучий и бессмертный Баюбай-ага повержен какой-то жалкой девчонкой!

– Не какой то, а скьявой! – окончательно осмелев, перебила его я.

– Э, вай ме, фисе равыно! – ответил он с вдруг пробившимся акцентом. – Какой такой сыкыява-мьява! Зачэм я убиваль султанов и рыцарэй? Лючше бэ жыл, как нормалний чилавэк!!

Джинн в отчаянии обхватил руками рогатую башку (похоже, вино начало действовать).

– Жэнился бы на какой-ныбудь симпатичной джиннии! Ну, хоть на человеческой жэнщине! – плакал, нет, рыдал ифрит. – Хоть на Будур, хоть и ситэрва, а все ж пырынцесса! Радила бы ана мине парочку сымпатычных джиннят – малычика и дэвачку. Называл бы их Аладдын и Шахиразада… И-и-и-э-э-у-у-у!!!

И вдруг запел, все с тем же акцентом, речитативом, напоминающим рэп: