Гость

Деревенька Петрищево, где была казнена партизанка Зоя, являла собой небольшое поселение, в котором дома уже трудно было назвать крестьянскими избами. Они были перестроены, обшиты современными материалами, рядом с ними были гаражи, на них круглились телевизионные тарелки, и обитатели их были не крестьяне, а дачники, быть может, дальние потомки тех, кто пахал здесь и сеял, а в черную военную зиму шел смотреть, как немецкие солдаты вешают измученную девушку.

Кругом было многолюдно, шумно, вдоль улицы стояли машины, из репродукторов звучали военные песни – «Священная война», «Мы не дрогнем в бою за столицу свою», «Артиллеристы, Сталин дал приказ». Было много молодежи с цветами. Веронов, оставив машину у околицы, захватив саквояж, шел в многолюдье к единственному сохранившему вид крестьянской избы дому, тому, который собиралась поджечь Зоя и где располагалась команда немецких солдат. В этой избе всю ночь солдаты измывались над девушкой, из него на рассвете ее повели на виселицу.

Перед домом в палисаднике цвели яркие золотые шары, розовели пышные мальвы. Цветы, посаженные заботливой рукой, говорили о красоте, нежности, о любви, превозмогшей смерть, о памяти, одолевшей забвение. Веронов на мгновение залюбовался цветами, испытал печаль, но тут же превратил свои переживания в жесткую сталь затвора, который вогнал в ствол пулю. Ему предстояло сделать выстрел и поразить малую мишень, от попадания в которую содрогнутся земля и небо.

У палисадника толпились люди, немолодая женщина в платке с круглыми сорочьими глазами рассказывала, должно быть, не в первый раз, пользуясь случаем оказаться в центре внимания:

– Вот отсюда ее повели, прямо по снегу, босой, в одной рубахе. А солдаты над ней всю ночь насильничали. А выдал ее староста, который был кулаком, но не выслан. Когда наши пришли, конечно, его расстреляли. И две бабы, тоже из петрищевских, когда Зою вели, они в нее помои вылили. Тоже их расстреляли. А родня их уехала, кто куда, чтобы уйти от позора. А Зою вели вон туда, на тот конец, где уже народ согнали и виселица стояла.

И люди, слушая ее, медленно тянулись туда, куда она указала, и девушка, державшая пучок красных гвоздик, положила на землю два цветка, туда, где когда-то ступила босая стопа Зои.

Музей был новый, с крыльцом, он был обшит нарядным тесом, пах свежей краской. У входа Веронов отыскал человека, который по телефону пригласил его принять участие в торжеству. Угадал его по георгиевской ленточке на лацкане пиджака, по оживленным жестам распорядителя, по торжествующему лицу устроителя многолюдного действа.

– Аркадий Петрович, вам будет предоставлено слово пятым по счету. Сначала батюшка прочитает молитву. Потом глава района. Потом от Министерства обороны. Потом ветеран. Потом вы. Сейчас осмотрим музей, – и он куда-то исчез, оставив Веронова у крыльца среди почетных гостей.

Священник был в фиолетовой ризе, шитой золотом, синеглазый, с добрым розовощеким лицом. Глава района в дорогом костюме смотрел приветливо, но подмечал, все ли видят в нем значительную властную персону. Генерал из Министерства был строг и важен. Старик-ветеран был с бесцветным изможденным лицом, выцветшими глазами, сутулый, согбенный. Избыточно навешанные на нем медали и ордена, казалось, своей тяжестью тянули его к земле. Веронов сберегал под сердцем свой замысел, боясь выдать себя неосторожным словом и взглядом.

– Прошу в музей. Короткая экскурсия по музею, – позвал всех появившийся распорядитель. – Экскурсовод Вера Спиридоновна, очень коротенько, пожалуйста!

Молодая женщина-экскурсовод, свежая, красивая, на высоких каблуках, воодушевленная, вела почетных гостей по музею, устремляя указку к экспонатам.

– Смотрите, вот такая ситуация сложилась к осени сорок первого года на фронте вокруг Москвы, – указка скользила по карте. Черные стрелы фашистских ударов теснили кольцо красной обороны, прижимая его к Кремлю.

– Вот места, где в районе Москвы действовали партизаны и отряды НКВД, – экскурсовод перешла к соседней карте, где красными кружками среди черной оккупированной территории были обозначены партизанские центры.

– Вот такими бутылками с зажигательной смесью была вооружена Зоя Космодемьянская, проникшая в деревню Петрищево, – экскурсовод, переступая, постукивала модными каблуками. Она заметно волновалась.

– Так выглядел мундир немецкого солдата сухопутных войск, которые в те дни обосновались в Петрищево, – в стеклянной витрине был выставлен грязно-зеленый мундир с нашивками и крестом.

– А это личные вещи Зои Космодемьянской, платье и кофту пожертвовала музею мама Зои и Саши Космодемьянских. Брат и сестра были награждены посмертно звездами Героев Советского Союза.

Экскурсовод перешла к большой картине, на которой изображалась казнь партизанки. Горюющие крестьяне, немецкие кавалеристы, виселица с петлей, Зоя в белой, испачканной кровью рубашке.

Веронов так внимательно слушал, так сочувственно кивал, так не отрывал глаз от скользящей указки, что экскурсовод, завороженная его вниманием, обращалась только к нему, искала его глаз, его сочувствия.