Гость из моря (журнальный вариант)

Уснул я моментально, хотя койка была узкой, неудобной. Но и во сне передо мной все метались и плясали какие-то стрелки, и эта призрачная вахта выдалась, пожалуй, такой же утомительной и напряженной. Волошин потом говорил, будто я даже повизгивал и скулил во сне, как уставшая собака…

Но вахта за вахтой, и постепенно я привыкал к подводному плаванию.

Время будто остановилось. За стеклами иллюминаторов постоянно царила тьма, лишь изредка оттесняемая светом наших прожекторов. Ни дня, ни ночи — только вахты, похожие одна на другую.

За пультом я уже не дергался и вел с Макаровым длинные беседы обо всем на свете. А сменившись, ложился спать или пристраивался к иллюминатору.

Все мы ждали того момента, когда Сергей Сергеевич скажет:

— А не полюбоваться ли нам небом в алмазах?

Это значило, что сейчас мы всплывем на поверхность, чтобы пополнить запасы воздуха и поговорить по радио с «Богатырем».

Наш мезоскаф мог находиться на глубине, не всплывая, больше двух суток. Но мы поднимались на поверхность каждый день, точнее, каждую ночь — всегда в одно и то же время. Ночью воздух был свежее, легче поддерживать радиосвязь с «Богатырем» и меньше опасности, что нас протаранит какое-нибудь случайное судно. Днем едва выступающую из воды рубку мезоскафа трудно заметить, а ночью ходовые огни видны издалека.

Конечно, никто из нас не ложился спать в это время, как бы ни устал. В тесном люке мог стоять, высунувшись до пояса, только один человек, поэтому мы вылезали «посмотреть небо в алмазах» по очереди, и каждый имел право дышать вдоволь пятнадцать минут.

Короткими казались эти минуты. Пожалуй, лишь теперь, высунувшись до пояса из люка и жадно вдыхая чистый морской воздух, приятно пахнувший сыростью и вянущими водорослями, я не то что до конца понял, а прямо-таки прочувствовал, что время в самом деле относительно. Оно может то ползти и тянуться, то мчаться с бешеной скоростью.

Рубка поднималась над водой едва на метр. Было странно и незабываемо стоять вот так — буквально по пояс в океане. Океан спал, темная вода была неподвижной, только изредка набегала с мягким шелестом небольшая волна, словно океан тихонько и ласково вздыхал во сне.

А ночь над океаном была ласковой, трепетной и живой. И небо над головой сплошь усеяно живыми, мерцающими алмазами звезд. Стоило посмотреть на эти сверкающие звездные россыпи несколько секунд не отрываясь, как начинала кружиться голова.

Но вот уже кто-то нетерпеливо дергает за ногу… И я, бросив, жадный прощальный взгляд на небо и поспешно делая несколько, — поглубже — вдохов, начинаю спускаться по узкой стальной лесенке, чтобы уступить свое место под звездами товарищам.

Волошин, только что закончивший разговор с «Богатырем», спешит сообщить последние новости. Логинов все возится с осьминогами, Бек просидел целый час в барокамере, имитируя погружение в акваланге на глубину километра, час тому назад закончился банкет по случаю шестидесятилетия нашего капитана, все жалеют, что мы не приняли участия в этом веселье…

Так прошли четыре дня и четыре ночи. Я уже чувствовал себя за пультом довольно спокойно, даже разрешал себе отвлечься ненадолго, чтобы поглазеть в иллюминатор или помочь Макарову поймать какую-нибудь глубоководную живность.

И тут внезапно начались приключения, об отсутствии которых я слегка сожалел, — и как раз во время моей вахты…

Все произошло так стремительно и неожиданно, что нелегко об этом теперь как-то связно рассказать.

Помню, я только повернулся к иллюминатору, заинтересованный возгласом Макарова:

— Полюбуйтесь, какое страшилище!

И в тот же миг оказался почему-то на холодном металлическом полу.

Мезоскаф вдруг накренился и ринулся в глубину. Казалось, еще минута — и он врежется носом в морское дно!

Макаров тоже упал, но поднялся быстрее меня и первым, цепляясь за что попало, кинулся к пульту. Я видел, как он всем телом навалился на штурвал, пытаясь продуть цистерны и прекратить опасное падение.

Я подскочил к нему…

Но тут же, оттолкнув нас обоих от пульта, за штурвал взялся проснувшийся Волошин. Он был в одних трусах, всклокоченный со сна…

Стрелка глубиномера продолжала бежать от деления к делению.

800 метров… 900 метров… 1000…

Каждую секунду я ожидал лязга и грохота от страшного удара о дно.

Или дно здесь так глубоко, что нас, прежде чем мы его достигнем, раздавит ужасающим давлением воды, — так, кажется, погиб американский «Трешер»?

— Стоп, кажется, приехали, — пробормотал сквозь зубы Волошин и вытер пот со лба. — Елена Павловна, вы не ушиблись?

— Нет, — донеслось из спального отсека. — А что случилось?

— Я ничего не трогал и никаких ручек не поворачивал! — испуганно и поспешно вырвалось у меня, так что Макаров с Волошиным рассмеялись.

— Дорогой мой, у вас начинается мания величия, — сказал Волошин. — Вы сильно переоцениваете свои способности. Ни вам, ни мне, к сожалению, не удалось бы при всем желании так быстро погрузиться на целый километр.

— А что же произошло?