Гостиница

— Но я тебя очень люблю… И сознание того, что ты испытываешь муки, которые я могу облегчить…

— Нет, милый мой, — улыбнулась она открыто, — нет никаких мук!.. Я уже вышла из того возраста…

— Ни из какого возраста ты еще не вышла! — запальчиво возразил он.

— Может быть, возраст здесь и ни при чем, — легко согласилась госпожа Президент, — но у меня выработалась определенная шкала ценностей, целей, потребностей, которая если и не вовсе исключает секс, то подразумевает его в «платонических» формах. Наверное, в психиатрии это как-нибудь называется, ну, и пусть… Мне комфортно жить в такой системе координат, и я не хотела бы ее менять… Я люблю тебя как сына… А то, что ты похож на того, кого я хотела… ничего не значит…

И вдруг сейчас, вспоминая, она ощутила чуть заметное внутреннее беспокойство… Снова представила его взгляд… Напряженную стройную фигуру… Неужели она обманывала его и себя?.. Нет же! Она говорила совершенно искренне! Человек не волен запретить своим инстинктам и эмоциям подавать сигналы, но он волен, слыша их, поступать так, как сочтет нужным. На то он и есть Человек Разумный… А разумно ли мучить себя?! Тьфу-ты… Вот как инстинкты подтачивают устои разума, исподволь подчиняя его себе.

А если бы он не рассуждал… Если бы не ссылался на завещание Бабушки, а сам?..

Госпожа Президент почувствовала, как кровь прилила к лицу, и подошла к раскрытому окну. Прохладный ветерок словно бы начал перебирать ее волосы нежными пальцами, скользя по шее…

«Что это со мной?» — обеспокоенно подумала госпожа Президент. Давно с ней такого не было.

Послышались шаги. Распахнулась дверь. В проеме стоял ОН — ее Сын, ее Шеф, ее Бог…

Его взгляд опалял таким пламенем, какого она никогда не ощущала в нем. Он был словно бомба перед взрывом, вулкан перед извержением…

Закрыв за собой дверь и повернув ключ, он двинулся к ней, не отрывая взгляда от ее ошеломленных глаз…

— Ты ждала меня, и я пришел, — произнес он странным гулким голосом, будто бы идущим изнутри. Сын никогда не говорил так.

— Чего ты хочешь? — прошептала она, бледнея, и ясно, убийственно ясно каждой клеточкой своего девственного тела ощущая, чего он хочет…

— Я хочу того же, чего и ты, — сверкнул он глазами, не отпускавшими ее взгляд, словно втягивал ее в себя… Я хочу того, чего жаждал небытие назад, — продолжил он, приближаясь, — я хочу того, что заставляло тебя выть бессонными ночами и метаться по одинокой постели, призывая меня… Я хочу продолжить то, на чем мы остановились в прошлой жизни…

— Но… — прерывающимся шепотом попыталась возразить она. — тогда нам ничего больше не надо было…

— Неужели ты до сих пор не поняла, какими мы были идиотами?! — прошептал он в ответ, протягивая к ней руки. — Теперь каждый раз, отдаваясь мне… нет, владея мной, ты будешь испытывать сразу все то наслаждение, которого была лишена всю жизнь… Каждый раз за всю жизнь, — проникал в нее гипнотизирующий голос, — и ты будешь забывать обо всем, кроме страсти, испепеляющей и вновь воскрешающей тебя…

Его пальцы коснулись первой пуговички ее белоснежной блузки, и она словно бы перенеслась на много-много лет назад в свою молодость… Только теперь она ощущала себя разверзнутым жерлом вулкана, внутри которого клокочет раскаленная лава, расплавляющая ее, превращая в пламень, свет и яростную жажду взрыва и свободы…

Взрыв приближался неукротимо и властно, накапливаясь в ее недрах, и вдруг сотряс все тело, все склоны и всю планету, которой она была в этот миг… И лава взлетела ввысь, осветив напуганный мир, и пошла через край, испепеляя и расплавляя все на пути: сначала лавой был испепелен диван, потом письменный стол, потом стол заседаний, потом ее рабочее кресло… она пыталась залить лавой ЕГО, стоящего на ее пути подобно утесу, обвивала его бедра и бока ногами, сжимала шею и грудь руками, билась о него разверзнутым лоном, но он был непоколебим — высокий, твердый и прекрасный, входя в нее и наполняя неутолимой и бесконечно утоляемой жаждой обладания…

Потом прямо в воздухе был испепелен вертолет госпожи Президент… Потом вскипел и высох бассейн на крыше небоскреба… Спичкой вспыхнул ее кабинет, и долго-долго наполнялась клокочущей лавой ее девическая спальня…

И был вечер, и была ночь, и было утро… Но время исчезло…

* * *

В глубокой пещере на далеком континенте за этим бурным извержением, скрежеща зубами, наблюдал бородатый мужчина в одежде из звериных шкур. Он закрывал глаза, пытался биться о глухие каменные стены, но их стоны и вопли доставали его повсюду, ибо звучали внутри него, но яркая картина этой изощренной казни во всех красках и оттенках пылала в нем, ибо была внутри него. В конце концов, он изнуренно покорился, наблюдая за разгулом вулканических стихий.

Лишь когда рассвет высветил темные круги под лихорадочно горящими глазами и губы, искаженные в нестерпимом наслаждении очередного извержения, он воскликнул:

— Когда же ты иссякнешь, мерзавец! Она же может не выдержать!..

«Мерзавец» поднял голову от бьющегося под ним тела и, усмехнувшись, ответил: