Гостиница тринадцати повешенных

– Я вам посоветую никогда не напиваться допьяна… потому что когда вы выпивши, то несете всякий вздор… и, болтая таким образом, рискуете навлечь на себя большие неприятности. Кстати о неприятностях: вы, вероятно, не читаете «Газет де Франс», этот новой периодический журнал Теофраста Ренодо? Ну, так вот, слушайте, я расскажу вам, какая история была во вчерашнем номере. История барона де Сент-Анжеля, которого парламент приговорил к виселице. Да-да! А за что, спросите вы? За то, что этот барон имел двух жен… Понимаете, двух живых жен! То есть он не стал ждать, пока одна умрет, чтобы жениться на другой. А это уже бигамия, двоеженство. А известно ли вам, Ла Пивардьер, что за двоеженство у нас вешают? Сначала выставляют у позорного столба, а затем вешают, и никакого помилования для подобных преступников не предусмотрено. Вы, верно, не знали такого закона? По тому впечатлению, которое произвел на вас мой рассказ об ужасном конце бедного барона де Сент-Анжеля, вижу, что не знали. Что ж, теперь вам о нем известно… Так что, если вдруг у вас есть – кто знает – друзья-двоеженцы, посоветуйте им, во избежание виселицы, поскорее отказаться от лишней жены и навсегда прибиться к какой-нибудь одной юбке, более дорогой их сердцу… Вот и все, что я имел вам сказать.

Закончив так – полусерьезно-полушутя – свой рассказ, Паскаль отпустил руку спутника, но тот был так взволнован, что едва не упал навзничь.

– Ну-ну, полноте, мой дорогой, – сказал Паскаль, спеша поддержать несчастного как словом, так и жестом. – Возьмите себя в руки. Вы ведь не хотите, чтобы вокруг нас собралась толпа народа посмотреть, как мужчина падает в обморок?

– Нет! Нет! Вы правы, добрейший господин Симеони, – пробормотал Ла Пивардьер, – я не должен обращать на себя внимания прохожих… нет… не должен.

После минутного молчания он продолжал дрожащим голосом:

– Так я… я… наговорил много глупостей… третьего дня, за ужином в «Крылатом сердце»?

Паскаль утвердительно кивнул.

– Милосердый Боже! Безумец я презренный! И однако же вы… вы… добрейший господин Симеони… вместо того чтобы погубить меня… или, по крайней мере, строго осудить, изволите лишь… совершенно кротко… по-отечески…

– Я изволю – лишь потому, что пожимал вам руку, потому что мы вместе защищали женщину, которую я глубоко уважаю, – я изволю забыть все, что слышал, и о чем сам догадывался, помня только об одном: что вам нужны деньги, которые вы и получите сегодня вечером. До свидания!

* * *

Паскаль Симеони и Жан Фише далеко уже отошли от Ла Пивардьера, а тот, бледный и взволнованный, стоял все на том же месте, не решаясь вернуться под один из своих супружеских кровов.

Ах! Если бы он знал только, что его под этим кровом ожидает! Но мы с читателем скоро вернемся к госпоже Латапи и убедимся сами в справедливости того, что мужчине вполне достаточно одной жены, а иногда и этого много.

Теперь же последуем за охотником на негодяев и его слугой.

Погода, все утро ясная, внезапно переменилась, и пошел снег, когда Паскаль Симеони и Жан Фише, пройдя немного вдоль набережной и повернув в конце улицы Сен-Дени направо, пересекли Новый мост и направились к улице Дофина.

Мужчины шли быстрым шагом, молча, словно были погружены в какие-то размышления.

Однако, подойдя к маленькому домику, приникшему к городской стене, в самом конце улицы Дофина, Паскаль сказал Жану Фише:

– Если не хочешь входить, Жан, можешь остаться здесь.

Озадаченный, слуга застыл на секунду на месте.

– А почему бы мне и не войти, господин? – спросил он наконец. – Или мое присутствие будет вас стеснять?

– Нет… ты не можешь стеснить меня, мой добрый Жан. Но… ты ведь не знал моей матери… Следовательно…

– Что вы такое говорите, господин?! – вскричал на этот раз старый слуга с выражением боли и вместе с тем вроде как и гнева. – При ее жизни, это правда, я не имел чести знать вашу матушку. Но вспомните-ка хорошенько, не я ли был с вами в этом домике, когда вы нашли здесь эту бедную женщину… убитую разбойником Ландри? Чтоб черт побрал его душу! Не меня ли вы оставили тогда у ее тела, когда сами выходили из дому? Наконец, не я ли помог вам вырыть могилу… две могилы… так как мы нашли в саду и служанку убитой? И после всего этого вы осмеливаетесь заявить мне…

– Виноват! Прости меня, Жан!

В дрожащем голосе Паскаля прозвучало столь искреннее раскаяние, что гнев Жана Фише смягчился.

– В добрый час, – произнес он простодушно. – Вы сказали, не подумав… такое случается и с самыми умными… Я прощаю вас, господин, прощаю, и больше не будем к этому возвращаться.

* * *

Скажем несколько только слов об убийстве матери Паскаля Симеони как о лице, не имеющем никакого отношения к нашему рассказу.

Лет пять тому назад, ночью, мать Паскаля – так горячо им любимая, – была убита вместе со служанкой одним разбойником, совершившим это низкое преступление из мести к человеку, неоднократно мешавшему ему идти по пути порока.