Гостиница тринадцати повешенных

Фирмен Лапрад вздрогнул. В глазах его блеснул огонь.

– Вот оно что! – промолвил он сдавленным голосом. – Так вам не терпится узнать финал моей грустной любви, сударыня? Что ж, я удовлетворю ваше любопытство. Она тоже умрет, так как вчера она сама подписала себе смертный приговор, поцеловав своего возлюбленного. Она умрет вместе с ним в одно и то же время… в один и тот же час… Ха-ха!.. Она будет звать его на помощь… возможно, он даже услышит ее призыв… но прийти уже не сможет! Более того: перед тем как она умрет, я хочу, чтобы она узнала, увидела, что он тоже умер! Можете на меня положиться! Они насладились своим счастьем… я наслажусь моей местью! Местью, о которой будет говорить весь Париж! Я напишу ее кровью на городских мостовых!

* * *

Выйдя от Татьяны Илич, Фирмен Лапрад приказал носильщикам нести его на набережную Межисри.

В одном из домов этой набережной он жил, будучи студентом, и, согласившись на отдельные покои в доме дядюшки, пожелал сохранить за собой и прежнее жилище.

Волк всегда помнит, что одного логова ему может оказаться мало.

Впрочем, на набережную Межисри Фирмен Лапрад направился отнюдь не для того, чтобы поместить золото Татьяны в надежное место, – туда его вела иная забота.

Под той же крышей, которая давала ему кров на протяжении семи с лишним лет, обитал и другой студент, некто Баскари, к которому у Лапрада имелся разговор.

Этот Баскари был тот еще тип!

Родившись в Перпиньяне, где семья его пользовалась всеобщим уважением, семнадцатилетним юношей Баскари приехал в Париж для изучения права… Но наш руссильонец был парнем не только умным, но и крайне ленивым. К тому же то был смутьян, всегда находивший повод с кем-нибудь повздорить, чревоугодник и любитель выпить, донельзя любивший удовольствия… и особенно игру. Стоит ли говорить, что, обладая таким количеством недостатков, если не сказать пороков, Баскари отнюдь не преуспел в учебе. Таверны и кабачки наш руссильонец посещал гораздо чаще, нежели свое, расположенное на улице Сен-Жан-де-Бове, училище, вследствие чего даже после десяти лет пребывания в столице все еще не имел ученой степени и, после того как терпение его родителей окончательно иссякло, перебивался самыми жалкими и постыдными заработками.

Один из таковых – упомянем лишь об одном, опустив остальные, – так вот, один из таковых заработков Баскари заключался в том, что он с радостью обнажал шпагу ради того, кто был готов за это заплатить. Подобная профессия пришла к нам из Италии, где существовали сотни наемных убийц, браво

, которые, становясь заложниками данного слова, брались за самые рискованные предприятия, лишь бы угодить тому, кто их оплачивал. «В конце пятнадцатого века, – говорит Пьер-Анжело Фиорентино, – вооруженным до зубов – аркебуза в руке, тесак в кармане – браво, которые носили густые бороды, длинные усы и испанскую сетку на голове – оставалось лишь распустить косы, и узнать этих негодяев уже не представлялось возможным».

Что до Баскари, то он подобные меры предосторожности находил излишними. Будучи человеком невежественным, он даже не предполагал, что в выбранной им прекрасной профессии есть мастера, на которых он мог бы равняться. Всего за пистоль он, нисколько не скрывая лица, набрасывался на указанного ему человека и, благодаря решительности, ловкости и храбрости, обычно выходил из битвы победителем.

Получив ранение, он требовал второй пистоль.

Что и говорить, цена весьма умеренная!

Правда, у нашего руссильонца имелось множество конкурентов в Париже, пусть и из другого социального класса, класса гнусного и низкого – класса воров.

Но люди экономные всегда готовы запачкаться чуть больше, чтобы потратить чуть меньше.

* * *

Поместив часть своих экю в надежный тайник, оборудованный в углу его студенческой комнаты, Фирмен Лапрад поднялся двумя этажами выше и постучал в дверь Баскари. Он был уверен, что застанет того дома, – как и большинство ненасытных хищников, парижский браво покидал свое логово лишь ночью.

– Войдите! – прозвучало в ответ. – Не заперто!

Адвокат вошел.

Лежа на убогом ложе, Баскари играл с огромным рыжим котом, – как и Ришелье, Баскари обожал этих домашних животных.

– Ну и дела! – воскликнул он. – Малыш Фирмен! Какими ветрами?

И, любезно улыбнувшись, бретёр продолжал, водя рукой по спинке своего питомца:

– Я как раз пытался убедить Искорку в справедливости поговорки: «Кто спит, тот обедает». Но ведь не соглашается, негодник! Знай себе упорно мяукает, мол: «Голодное брюхо к учению глухо».

– Что ж, покажи ему вот это – может, тогда успокоится, – рассмеялся Фирмен Лапрад и бросил на кровать экю[25].

– Каково! – вскричал Баскари. – Золото! На меня пролился денежный дождь!.. Ну, Искорка, похоже, нас ждет пирушка! Не плачь же, дружок! Получишь на обед отбивную или палку кровяной колбасы – выбор за тобой!

Фирмен Лапрад тем временем присел на непрочную табуретку.

– Хватит, Баскари, довольно! – промолвил он. – Поговоришь со своим котом в другой раз. А пока же сделай одолжение – оденься. Ты мне нужен.

– Сию минуту, мой друг.