Государь

– Да, – тихонько ответила Лучинка. – Матушка сказала: сын будет. Скоро уж.

– Сладислава знает, – уважительно произнес Трувор. – Сама-то боярыня – где?

– С дедкой Рёрехом. Болеет старый.

Вернее было бы сказать: умирает. Лучинка знала это наверняка. Но – не сказала. Трувор и Стемид – Рёреху племянники внучатые. Близкая родня. Пусть покушают с дороги, а уж потом скорбную новость узнают.

Оказалось, однако, что – знают. Сам Рёрех за ними и послал. Сообщил – умирает. Хочет попрощаться. Потому и приехали братья вдвоем. Не к великому князю, как предполагал Сергей Иванович, не по делам торговым, а к нему, Рёреху.

– А я думал – у тебя с Мореной договор, – шутливо проговорил только что возвратившийся домой Духарев, застав своего наставника в постели. Не верилось ему, что Рёрех может заболеть. Ни разу не видел, чтоб его хворь брала. И впрямь казалось: бессмертен старый варяг.

– Не шути, – строго произнес Рёрех. – Хоть ты Морене не кланяешься, а она тебя знает. Часть твоя у нее по-прежнему в залоге.

– Бог оборонит, – ответил Духарев, испытав, впрочем, некоторое беспокойство. Знал, что дед пустых слов не говорит. – А ты давай поправляйся! – Добавил шутливо: – Хорош валяться! Нужен ты, дед, роду моему!

– И без меня справитесь, – серьезно ответил старый варяг. – Не встать мне, репка-сурепка. Кончилось мое время. Новое начинается. И тебе сие ведомо, не болтай зря. Новое. А я – от старого. Вот и ухожу. Ты рот закрой и посиди рядом. Молча.

– Верно ли, что он умирает? – спросил позже Сергей Иванович жену.

Сладислава кивнула. Печально.

– Может, Лучинка поможет?

Набравшаяся восточной лекарской мудрости невестка могла знать то, что неведомо Сладиславе.

– Нет, – покачала головой Слада. – Сам он решил – умирать. Стар он, Сережа, трудно ему.

Духарев знал, что не в старости дело. Вернее, не только в старости. Но – промолчал. Рёрех решил уйти. И не было такого, чтоб старый варяг решил – и не сделал.

Артём и Илья явились уже к самому концу пиршества, устроенного для гостей.

Илья за время, проведенное у князя Стемида, вытянулся, сравнявшись ростом с Артёмом, а в кости был и пошире. Чувствовалось: богатырем растет. А лицо, если не присматриваться, совсем детское. Кожа гладкая, волосы льняные, вьющиеся… Однако если в глаза заглянуть – нет, не ребенок. Отрок.

Отрок и есть. Зимой с князем белозерским за зверем морским ходил. На руме сидел как взрослый воин. Врагов убивал.

Хотя по варяжским меркам он взрослый и есть. В свои тринадцать уже всеми воинскими искусствами овладел и даже боевого коня успел выучить. Однако место ему освободили – в самом дальнем конце стола, где он и устроился тихонько, как и подобает младшему; завладел половиной запеченного на вертеле гуся и навострил уши, потому что разговор шел – интересный. Трувор, успевший по торговым (и не только) делам сходить в нурманские земли, рассказывал об Олаве-конунге. Вернул-таки Трюггвисон себе стол отца: добился того, что провозгласили конунгом на всенародном тинге в Трандхейме. И занялся Олав тем, что обещал. Крещением нурманов.

Глава 3

Крещение Норвегии

Олав Трюггвисон ждал. Только что он велел трубить в рог, созывая людей на домашний тинг.

К этому времени все его люди сошли с кораблей и теперь ждали в готовности. Немного нервничали.

Зато сам Олав-конунг, отслужив мессу, был уверен и спокоен. И как всегда красив. Не скажешь, что вчера, на большом пиру, который он задал знатным вождям и сильнейшим из бондов, Олав пил наравне со всеми. Да, знатный был пир. Не поскупился конунг ни на пиво, ни на угощение, так что, когда на звук рога стали понемногу собираться гости, вид у многих был не слишком бодрый.

Дождавшись, когда сойдутся все, Олав взял слово и сказал так:

– Хочу, чтобы вы вспомнили, что было на тинге во Фросте. В тот день я потребовал от бондов, чтобы они крестились. А они в ответ потребовали, чтобы я принял участие в жертвоприношении богам, как это делал Хакон. Помнится, тогда я ответил, что пойду туда, где ваше главное капище, и посмотрю там ваш обычай. Тогда мы решим, какого обычая мы будем держаться, и достигнем между собой согласия.[59]И вот я здесь и готов выполнить обязательство.

Бонды и вожди, до сего момента с некоторой опаской поглядывавшие на хирдманов Олава (а было тех немало – тридцать кораблей взял с собой конунг), успокоились и одобрительно загомонили. Однако Олав поднял руку, требуя тишины. Он еще не закончил.

– Раз уж я должен принести вместе с вами жертву богам, то я хочу, чтобы это было самое большое жертвоприношение, какое только возможно.

И вновь народ одобрительно зашумел. Однако Олав опять поднял руку, показывая, что желает продолжать.

– Самое большое и самое щедрое жертвоприношение намерен я совершить, чтобы запомнили его и боги, и люди. Вот почему я выбираю для него не быков, и не коней. Не трэлей и не злодеев. Самых знатных людей принесу я в жертву богам. Лучших из лучших. Орма Люгру из Медальхуса, Стюркара из Гимсара, Кара из Грютинга, Асбьёрна, Торберга из Эрнеса, Орма из Льоксы, Халльдора из Скердингсстедьи…