Государь поневоле

— Государь, пойдем, Пётр Алексеевич. Пойдём в соборе переждём! Людишек много — даст Бог, справятся. — Какой-то молодой воин с Матвеевым тащили меня в сторону Грановитой палаты. Когда я выходил навстречу попались ещё дворовые с баграми и топорами. Они бежали разбирать переходы.

— Подожди! Матушка! Царица где? — я схватил Матвеева за плечо.

— Государь, спасаться надо! Выведут царицу, я чай, скоро.

— Без матушки не пойду! — Это сказал уже проснувшийся Пётр.

Ребенок испугаться не успел. Ему, наоборот, было интересно. С усилием заставил своего носителя выйти во двор. Зашли в Успенский собор. Кто-то привёс мне платье — царя одели. Не получив благословления и не поклонившись иконам, я заторопился наружу.

— Петруша! Сыночек! Живой, живой! Слава тебе господи! Спасибо пресвятая дева уберегла мою кровинушку — Это появилась царица. Она бросилась обнимать меня, затем повернулась к иконам, истово крестясь. Потом опять поспешила ко мне. Я же вспомнил, что сестра упрятана в самых дальних от выхода покоях. Ужас поразил обе моих личности. Ужас и злость на себя. Как я мог забыть о Лиде? Побежал обратно, обегая дворец со стороны патриаршего двора, пытаясь высмотреть в свете пожара Лидкины окна. Со стороны большого дворца уже раскатывали переходы. Из окон моей передней вовсю хлестало пламя. "Бл..! Остолоп! Сволочь! Шкуру свою спасть вздумал, а о сестре и не вспомнил!" — кляня себя, я добежал до окон девичьей половины. Они были частично разбиты и высажены. Под моими ногами захрустели осколки слюды или стекла. Здесь тоже собрались люди. Большинство стояло вокруг и глазело. Кто-то кричал, чтобы несли лестницу. Я всмотрелся. Из окна терема, перегнувшись, свисала вниз царевна. Видно она успела наглотаться дыма — надсадный Лидкин кашель был хорошо слышен среди общего гама. Прыгать ей было высоко — метров десять-двенадцать, а пути-выходы были уже перекрыты.

Какие-то бабки крестились, причитая: "Царевна, царевна — то бедняжка!". Я метнулся к входу во дворец, крича "Лестницу, лестницу, давай!". Но прорваться через пламя было уже не возможно. Там меня догнали Матвеев с несколькими дворовыми. Он что-то говорил мне, звал, тянул в собор, но я не обращал внимание. Вырвался, отмахнувшись от хватавших мои руки людей. Внезапно взгляд мой упал на брошенное мной по пути в собор покрывало. Последняя надежда внезапно мелькнула в моей голове.

— Бери! — указал я своим сопровождающим на покрывало. — Сюда! — и побежал обратно к терему.

Там сестра уже не кашляла, а всматривалась в толпящихся внизу людей. Увидела меня и грустно улыбнулась. Перекрестила.

— Быстро! Сюда! Берись разом. Натягивай, натягивай! — Я пытался толчками и криком как-то объяснить людям, что надо натянуть покрывало. Наконец они смогли понять, что я требую.

Как-то расставив своих помощников, я крикнул сестре:

— Наташа, прыгай. Прыгай.

Та нерешительно мотнула головой. Покрывало было маленьким, а сверху казалось совсем крошечным. Руками она вцепилась в подоконник.

— Прыгай! — я обернулся к своей команде — Что стоите! Тяните, сильнее тяните полотно! Да смотрите куда она прыгать будет. Туда идите! Наташка прыгай!

Сзади меня раздался шепот: "Не спрыгнет бедняжка! Забоится!" "Сгорит царевна! Страх-то какой!" Я развернулся и в ярости кинулся на толпу зевак:

— Вон! Все вон! — народ шарахнулся от царевича. — Что стоишь — гони их вон! — Это я уже переминающемуся тут же стрельцу. Тот взглянул на меня и замахнулся бердышом на дворовых.

Обернулся к царевне. Наташа-Лида опять зашлась в кашле. "Чёрт! Вот и будет там висеть!" Не отошедши ещё от гнева за зевак, я не выдержал:

— Лидка! Мать твою………! Прыгай или…!

Сестра, как будто очнувшись, вскинулась, перекинула свое худенькое тельце через окно и сиганула вниз. Была она, оказывается, в одной сорочке, которая парашютом раскрылась и завернулась вокруг её головы. Белой кометой слетела Наташка прямо на растянутый полог. Ну не совсем прямо, одному из державших покрывало стрельцов она попала ногой прямо в глаз. Но всё-таки не мимо. Спасители её от удара попадали, завернув в ткань царевну.

Я со всех ног кинулся к ней. Она лежала на земле в комке спасительного покрова, с задранной на голову сорочкой. Я осторожно освободил её лицо. Всмотрелся и стал целовать слезинки. Я и сам, 7наверное, заплакал от счастья, что самый родной мне человечек в этом мире избежал страшной смерти. Наташа обняла меня, не забыв, впрочем, одернуть сорочку. Она стояла на одной ноге и только тихо шептала:

— Петя, Петруша. Я жива, жива, жива…

— Жива, конечно, жива, глупышка! Что же ты боялась прыгать? — даже сам не понял, насколько глупый вопрос задал.

— Это не я, Дима, это царевна. Испугалась девчонка.

Подбежавшие мамки отняли от меня сестру, закрыли. Понесли на руках в собор к царице. Я стоял на покрывале и размазывал слёзы. Двигаться совсем не хотелось. В этот момент из окон терема выпало ещё одно тело. Вслед за ним языки пламени охватили и эту стену дворца.