Государь всея Руси

Велел князь Дмитрий призвать того купца понизового. Княгиню свою позвал. Купец явился не мешкая, принёс образцы товаров, разложил их перед князем и княгиней, стал угодливо предлагать:

— Проше! Вельможна пани! Вельможный пан! Для вас найлепший товар! Проше!

Князь Дмитрий одним глазом на товар, другим — на купчину. Насторожил его этот понизовый — и выговором своим польским, и обликом. Хоть и в нерусские одежды обряжен, и безбород, как латынянин, а русское, сердцевинное, кондовое, так и выпирает наружу.

Купец слазил в свою огромную заплечную сумку, оставленную у порога, вынул из неё ларчик, из ларчика — несколько серебряных перстней с камнями. Воеводе они не приглянулись.

   — Можливе, шановный князь, хце мець на своей руке таки персцень? — Купец захлопнул ларчик, рука его быстро юркнула за пазуху, и он, усторожливо вметившись в глаза князя, протянул ему массивную золотую жуковину. Воевода взглянул на неё и, не будь перед ним этих усторожливых, вонзистых глаз, наверняка не удержал бы в себе своего великого изумления: купец показывал ему их родовую реликвию — перстень с древним гербом первых Гедиминовичей[22], от которых вели свой род и Куракины.

Воевода взял перстень, с нарочитой внимательностью принялся его рассматривать, прикидывая тем временем в уме, что бы всё это могло значить и как ему повести себя?

   — Ежели вельможный князь не може тераз заплациць, нехай вызначе иной час, — поспешил с подсказкой купец, давая понять князю, что хочет с ним встретиться в иной обстановке.

   — Приходи нынче... после обедни, — решил воевода. Дольше вытерпеть он не смог бы и сам.

В урочный час купец явился. Князь Дмитрий для виду, чтоб и челядь не заподозрила чего-нибудь, потомил его в сенях, сам томясь в горнице, а когда позвал — прокрался с ним укромным проходом в обиходные, нежилые хоромы и запёрся на засов в отводной[23] горенке.

Говорили тоже с утайкой — вполголоса.

   — Я не купец... И русский.

   — То и дурно видно. По единому твоему наречью ляцкому.

   — Худо, коли так... Намеренно образ купецкий принял, чтоб царских соглядатаев обвести. Больно их много повсюду.

   — Царских соглядатаев, буде, и обвёл, а меня — нет. Говори, что там брат? Беда какая стряслась иль иное что?

   — Я к тебе, князь, не от брата твоего... Я из Старицы, от княгини Евфросинии.

   — А сё? — князь оттопырил палеи с перстнем.

   — Велела княгиня сей перстень тебе передать. Молвила: иному ты ничему не поверишь.

   — А ей кто его передал?

   — Того мне княгиня не сказывала, да мне и не надобно ведать сие. Токмо ясно и так: тот, кто с нею в согласных мыслях. Ты, князь, чает она, також с нею?

   — Ей потребны доказательства?

   — Нет. Восемь лет твоей ссылки — самое великое доказательство. Ей потребно иное — твоя смелость и решительность постоять за правое дело... Твоя и братьев твоих.

   — Что так вдруг загорелось княгине?

   — Не вдруг, князь! На Москве... Неужто вести сюда не доходят?

   — Что на Москве?

   — На Москве открыто поднялись свойственники ваши — Оболенские: Кашин, Немой, Шевырев... Стародубские, суздальские, ярославские княжата ещё медлят, но и они уже наизготове. Пожар уж занялся, князь! Пора начинать и вам. Княгиня так молвила: вы, Куракины, можете сделать более, нежели все княжата разом. Ты, князь, тут, во Пскове, старший ваш, князь Фёдор, — в Новограде, Пётр и Семён — в Казани, а Иван, сколико сможет, будет пособлять вам в Москве. Ежели вы поднимете сии три конца — Новоград, Псков и Казань... Княгиня молвила, ежели вы поднимете их...

   — Ежели, ежели! — подхватился с лавки князь Дмитрий, то ли рассердившись, то ли чрезмерно разволновавшись, и принялся ходить из угла в угол с напряжённо вскинутой головой. — Господи! — он остановился, мучительно зажмурился. — Неужто я дожил до сего часа?!

Он постоял так несколько мгновений, взволнованно-отрешённый, и вдруг надменно заговорил — в полный голос, забыв о предосторожности:

   — Княгиня, должно быть, мнит, что на тех трёх концах вся Россия держится? Новоград! Казань! Казань за Волгой! Сё почти на том свете! И братья мои там как в преисподней! Новоград! Великий Новоград! Но великий он токмо в преданиях, в летописях. Новоград уж давно позабыл про своё величие, зато добре помнит те виселицы, что стояли на всём пути от Москвы до самого Рюрикова городища[24]. Нынешний Новоград не супротивник Москве, тем паче Псков. Что Псков? Он и в лучшие времена был лише пригородном Новограда.

   — Что же сказать княгине? Отрекаетесь?