Государственный обвинитель

Конечно, ему никто сначала не поверил, но он поведал, как оказался в КПЗ с одним «афганцем», который измутузил рэкетира на рынке, как этот «афганец», почему-то проникнувшись к Склифу, шепнул ему:

— Откроешь свое дело — дам тебе пушку. Чтоб этим упырям так сладко не жилось. — Он очень зол был на рэкетиров.

И Склифосовскому поверили. Вот теперь шли к дому «афганца».

— Большого дождя не будет, — сказал Юм.

— Почему? — удивился Ванечка.

— По кочану. Раз маленький пошел, значит, большого уже не будет.

— Нет, я правду говорю. Вы мне что, не верите? — опять начал свой рассказ Склифосовский, забегая вперед и стараясь заглянуть Юму в глаза. — Он вообще оторванный, никого не боится.

— Хорошо, хорошо. — Юм сплюнул. — Посмотрим.

— К нему один на базаре подкатывал, чтобы он цену на мясо поднял. Лосина такой — смотреть страшно. Колька по дешевке торговал. Так он этого мужика чуть топором не зарубил. Когда в ментовку забрали, я с ним и познакомился.

— Ну не зарубил же, — ухмыльнулся Грузин.

— А зачем рубить? Зачем рубить? — не унимался Склифосовский. — Тот мужик плакал, как баба, на карачках от него по всему рынку бегал. Колька ведь контуженый, у него справка есть. Так что ему все по фигу. Его даже в тюрьму не посадят, если что.

— Посмотрим, — опять повторил Юм и снова посмотрел на небо. — А у него точно есть?

— А то? Сам мне намекнул. Сказал, что, если дело открою, мне может понадобиться. Обещал помочь. Точно есть, он оттуда притащил.

— Долго еще? — Мент поморщился от боли. — До вечера хоть дотопаем?

Деревню обошли стороной, по картофельному полю. На обувь налипала вязкая мокрая земля, и ее все время приходилось стряхивать.

— Он мужик свой, — мечтательно говорил Склифосовский, стараясь не замечать раздраженных взглядов остальных. — Когда в КПЗ сидели, все время меня защищал. Прицепился было один, так он его… Вот сами увидите. Я вас с ним познакомлю.

— Лучше бы сразу полило, — вздохнул Ванечка. — На станции под козырьком переждали бы, чтоб не волочиться по этой мерзости.

— «А я родился в яме под забором!» — завыл вдруг Грузин, и у всех по коже побежали мурашки. Может, от сырости, а может, от холодного, промозглого напряжения.

Дом стоял от деревни километрах в двух. Даже не дом, а целых три. Аккуратненький двухэтажный коттедж, сарай для техники и длинный, вросший в землю свинарник.

— Пусть Женька с ним идет, — сказал Юму Мент. — Ты не ходи, не надо.

— Ну что вы? — Склифосовский удивленно посмотрел на остальных. — Он мужик свойский. Посидим, выпьем, закусим. Сами увидите, что он…

— Да, пусть Женька идет, — согласился Юм.

Перед дверью Склифосовский долго отряхивался, прилизывал волосы, все никак не решаясь постучать. Оглянулся было назад, но там стояла Женя, загораживая путь к отступлению.

— Ну что, менжуешься? — спросила она со злой ухмылкой.

— Нет, почему? Ничего я не менжуюсь. — Он захихикал и наконец постучал.

Коля открыл сразу. Он оказался маленьким, щуплым пареньком. Только холодные, сосредоточенные глаза говорили о том, что Склифосовский совсем не врал.

— Что стоите под дождем? — спросил он, секунду посмотрев на Женю и заставив ее отвести взгляд. — Я как раз обедать собрался.

— Привет, Коля! — Склифосовский полез обниматься. — Как дела? Как жизнь, здоровье, успехи?

— Ты бы хоть представил. — Коля виновато улыбнулся, глядя на гостью.

— Ой, да, прости, прости. — Склифосовский никак не мог сдержать нервный смех и все время глупо хихикал. — Это Евгения, моя… Ну, так сказать…

— Евгения, — шагнула вперед Женя и протянула Николаю руку, ласково улыбаясь и стараясь на этот раз не отводить взгляд. — Мы работаем вместе. Много про вас слышала. Приятно познакомиться.

— И мне очень приятно. — Хозяин дома густо покраснел. — Да вы не стесняйтесь, проходите. Я вас сейчас обедом накормлю. Борщечку деревенского, а? Я такой борщ готовлю — объеденье, а не борщ.

Борщ действительно был отменный. Жирный, наваристый, со свежими овощами и сметаной. И вообще, стол был не по-холостяцки обильный. Ароматные копчености, салаты, разносолы и дорогой коньяк.

— Вот только лимонов к коньяку нет, — извинился Николай. — Так что придется огурчиками закусывать. Вы уж извините, Евгения. Знал бы, что гости будут…

— Ну что вы? Так все вкусно, так все… И это вы сами готовили? — Женя жеманно заулыбалась: — Вот что значит фермер! И это все свое? И как вы управляетесь?

Они долго сидели за столом, болтая обо всем сразу и одновременно ни о чем. Склифосовский, казалось, совсем забыл о цели визита и наслаждался едой. Так приятно было после сырой улицы оказаться в тепле, поболтать с хорошим человеком, выпить, пожрать от пуза.

— Скажите, Николай, — начала издалека Женя. — И не страшно вам тут одному?

— А чего бояться? — удивился тот. — Да и не один я. У меня вон сорок пять подчиненных в свинарнике. Почти рота, так сказать.

— И все же. — Женя под столом толкнула Склифосовского, который никак не мог оторваться от огромной, на всю тарелку, свиной отбивной. — А если, не дай бог, залезет кто-нибудь? Сейчас ведь времена сами знаете какие. А вокруг никого нет.