Государство

Тогда, предполагая, что хотя бы второй охотник осознает преимущества пребывания первого на своем месте, каковы возможные решения для того, чтобы преодолеть недальновидность или безответственность первого охотника? Решение в рамках теории общественного договора состоит в том, чтобы сделать его участником общественного договора, при необходимости добровольно соглашающимся на принуждение. Но тогда трудно понять, почему он увидит преимущество общественного договора, если он не видит преимущества в том, чтобы стоять начеку[37]. Он либо близорук и не видит ни того, ни другого, либо нет, и тогда охотникам

не нужен общественный договор.

Более перспективное направление рассуждений — предположить, что охотники раньше занимались совместной охотой и по счастливой случайности, не встретив зайца, добыли оленя. Второй охотник (дальновидный) сохранил четверть от него. На следующей охоте он показал ее недальновидному первому охотнику, чтобы тот остался на своей позиции, и отдал эту часть ему в конце охоты, оставив себе целиком свежего оленя, которого они успешно добыли вместе. (Конечно, не забыв снова отложить четверть оленя в «фонд заработной платы».) Таково в слегка сокращенном варианте повествование об умеренности, накоплении капитала, естественном отборе, дифференциации вклада и вознаграждения за предпринимательскую инициативу и наемный труд и, более того, об организации социальной кооперации и об определении условий,

на которых участники готовы эту кооперацию продолжать. (В разделе «Как справедливость отменяет контракты», с. 213–217, мы ответим на утверждение о том, что добровольная социальная кооперация связана не с условиями, на которые соглашаются участники, ас

разумностью этих условий. Если условия, которые оказались способными породить социальную кооперацию, не могут уже только по этой причине считаться разумными, то возникает неясность относительно смысла самой социальной кооперации. Что же тогда такое кооперация на неразумных условиях?)

Эта история, однако, не ведет естественным образом к некому счастливому концу, который мы привыкли связывать с выходом из естественного состояния. Она не объясняет, почему у рациональных людей, живущих в естественном состоянии, должны

иметься предпочтения в пользу государства и стремление его изобрести (и ничего не говорит о гражданских предпочтениях людей, которые были воспитаны в государстве и государством и никогда не имели случая столкнуться с естественным состоянием).

Люди живут в государствах, жили в них в течение многих поколений, и у них нет практического способа при желании оказаться вне их. Сами государства находятся в естественном состоянии; некоторые из них, будучи частями Римской империи или британскими колониями, испытывали нечто близкое к той степени безопасности, которую дает сверхгосударство; и если бы они захотели передать свой суверенитет сверхгосударству, то для этого существуют по крайней мере некоторые практические шаги, которые они могли бы предпринять. Но ничего подобного не делается. Государства вполне удовлетворены тем, что слышат свой собственный голос в ООН при всей бессмысленности этой организации. И что, разве отсутствуют обоснованные сомнения в том, что люди займутся организацией общественного договора, имея возможность, подобно государствам, этого «сделать?

На протяжении истории государства знавали и мир и войну. В результате войн некоторые государства погибли как таковые, хотя возникло гораздо больше новых. Большинство, однако, сумело пережить более одной войны и кое-как существует, не считая, впрочем, свое существование настолько «беспросветным и жестоким», чтобы жизнь в рамках всемирного государства выглядела заманчиво. Даже вполне конкретная дилемма заключенных, в которой две ядерные сверхдержавы стоят перед угрозой уничтожения и вынуждены нести издержки на поддержание контругроз, до сих пор не толкнула их на поиски защиты и гарантированного самосохранения под эгидой советско-американского общественного договора.

На менее апокалиптическом уровне политика «разори соседа» в международной торговле является прекрасной практической иллюстрацией дилеммы заключенных применительно к государствам. Вообще говоря, все государства могли бы выиграть благодаря кооперативному поведению, если бы они создали возможность для полной реализации потенциальных выгод от торговли, точно так же как все заключенные выиграли бы, если бы никто не предавал остальных, сознаваясь в преступлении. Однако «доминантная стратегия» каждого государства (как показывают рассуждения об «оптимальных тарифах») заключается в дискриминационной торговой политике, высоких тарифах, конкурентной девальвации и т. д.