Государство

В его системе характеристики «исходного положения» (незнание обстоятельств собственной жизни при некоторой избирательной осведомленности в сфере экономики и политики) в сочетании с тремя психологическими допущениями определяют выбор людей, оказавшихся в таком положении. Они выберут второй принцип Ролза, особенно в той части, которая предписывает максимизацию минимальной доли в неизвестном распределении долей, или «принцип различия». (Гораздо менее очевидны основания для утверждения, что они также выберут и первый принцип, касающийся равной свободы, и откажутся от какого бы то ни было компромисса между свободой и прочими «первичными благами» по принципу «больше одного — меньше другого», но мы об этом беспокоиться не будем.) Первый интересующий нас вопрос состоит в том, корректно ли делать психологические допущения, ведущие к выбору принципа максимина, применительно к рациональным людям в целом, или же они относятся к отдельным эксцентричным индивидам и их нетипичным историям.

Цель, постулируемая для рационального человека, — это осуществление его жизненного плана. Он игнорирует частности плана за исключением того, что для воплощения последнего требуется наличие некоторого количества первичных благ; т. е. эти блага удовлетворяют потребности, а нежелания[173]. Однако непросто понять,

что еще превращает осуществленный жизненный план в цель, которой стоит достигать, если это не ожидаемое удовлетворение от тех самых первичных благ, которые идут на его осуществление; они являются средствами, но они же должны являться и целями[174]

. Последний вывод на деле подразумевается и в том, что они являются благами, индекс которых для наименее обеспеченных людей мы стремимся максимизировать (вместо того чтобы всего лишь довести его до некоторого

адекватною уровня). В то же время говорится, что когда у людей достаточно этих благ для осуществления их плана, они не стремятся получить больше. Они не заинтересованы в перевыполнении плана! Эта позиция двусмысленна, если не сказать просто непонятна.

Чтобы рассеять эту двусмысленность, можно предположить, что люди стремятся реализовать свой жизненный план не потому, что он является просто символом пожизненного доступа к первичным благам, а потому что он сам по себе является целью. Жизненный план подобен восхождению на гору Пиц-Палу, т. е. это нечто, что мы просто хотим осуществить, а первичные блага — как горные ботинки, которые не имеют ценности кроме как в качестве инструмента для восхождения. Жизненный план либо увенчивается успехом, либо терпит неудачу, без промежуточных пунктов. Он не является непрерывной переменной, чем-то таким, чего хорошо иметь немного, а лучше иметь много. Это вопрос или/или; нам не захочется чуть-чуть взобраться на Пиц-Палу, и взобраться выше вершины мы тоже не можем. Тогда отсутствие заинтересованности в наличии более чем достаточного объема первичных благ также будет осмысленным: разве для восхождения на одну гору нужны две пары ботинок?

Однако к логическому соответствию между целью и средствами (которое есть необходимое условие рациональности) можно прийти за счет приписывания рациональным людям во многом того же абсолютного взгляда на жизненный план, какой присутствует у святых по отношению к спасению. Проклятие является неприемлемым; спасения же абсолютно достаточно, а кроме этого ничто не имеет значения; бессмысленно стремиться к большему

спасению. Жизненный план представляет собой неанализируемое целое. Мы не знаем и не должны знать о том, чем хорошо его осуществление. При этом стремиться перевыполнить его — бессмысленно, а не выполнить — ужасно.

Per se[175] нет ничего нерационального в том, чтобы приписывать людям, занятым созданием институтов распределения, столь бескомпромиссный, свойственный святым праведникам менталитет; святые могут быть столь же рациональными или нерациональными, как и грешники. Проблема скорее в том, что, в отличие от спасения, которое имеет глубокий смысл для верующих, жизненный план лишен содержания, если абстрагировать его от владения первичными благами (т. е. если последние перестанут выступать как цели); можно ли тогда по-прежнему утверждать, что его осуществление — это цель рационального человека, хотя такое стремление выглядит необъяснимой причудой? Кроме того, едва ли заслуживает упоминания тот факт, что интерпретация жизненного плана как высшей цели, понимаемой в соответствии с принципом «все или ничего», исключается собственной позицией Ролза, согласно которой этот план представляет собой мозаику планов более низкого порядка, которые осуществляются по отдельности и, возможно, друг за другом (см. главу VTI книги Ролза), т. е. не является неделимой целью, которой можно либо добиться, либо нет.