– Следующим после этого государственным строем была бы, я так думаю, олигархия.
– Что за устройство ты называешь олигархией?
– Это строй, основывающийся на имущественном цензе; у власти стоят там богатые, а бедняки не участвуют в правлении.
– Понимаю.
– Надо ли сперва остановиться на том, как тимократия переходит в олигархию?
– Да, конечно.
– Но ведь и слепому ясно, как совершается этот переход.
– Как?
– Скопление золота в кладовых у частных лиц губит тимократию; они прежде всего выискивают, на что бы его употребить, и для этого перетолковывают законы, мало считаясь с ними; так поступают и сами богачи, и их жены.
– Естественно.
– Затем, наблюдая, в чем кто преуспевает, и соревнуясь друг с другом, они уподобляют себе и все население.
– Это также естественно.
– Чем больше они ценят дальнейшее продвижение по пути наживы, тем меньше почитают они добродетель. Разве не в таком соотношении находятся богатство и добродетель, что, положи их на разные чаши весов, и одно всегда будет перевешивать другое?
– Конечно.
– Раз в государстве почитают богатство и богачей, значит, там меньше ценятся добродетель и ее обладатели.
– Очевидно.
– А люди всегда предаются тому, что считают ценным, и пренебрегают тем, что не ценится.
– Это так.
– Кончается это тем, что вместо стремления выдвинуться и удостоиться почестей развивается наклонность к стяжательству и наживе и получают одобрение богачи – ими восхищаются, их назначают на государственные должности, а бедняки там не в почете.
– Конечно.
– Установление имущественного ценза становится законом и нормой олигархического строя: чем более этот строй олигархичен, тем выше ценз; чем менее олигархичен, тем ценз ниже. Заранее объявляется, что к власти не допускаются те, у кого нет установленного имущественного ценза. Такого рода государственный строй держится применением вооруженной силы или же был еще прежде установлен путем запугивания. Разве это не верно?
– Да, верно.
– Короче говоря, так он и устанавливается.
– Да. Но какова его направленность и в чем состоит та порочность, которая, как мы сказали, ему свойственна?
– Главный порок – это норма, на которой он основан. Посуди сам: если кормчих на кораблях назначать согласно имущественному цензу, а бедняка, будь он и больше способен к управлению кораблем, не допускать…
– Никуда бы не годилось такое кораблевождение!
– Так разве не то же самое и в любом деле, где требуется управление?
– Я думаю, то же самое.
– За исключением государства? Или в государстве так же?
– Еще гораздо больше, поскольку управлять им крайне трудно, а значение этого дела огромно.
– Так вот, уже это было бы первым крупным недостатком олигархии.
– По-видимому.
– А разве не так важно следующее…
– Что именно?
– Да то, что подобного рода государство неизбежно не будет единым, а в нем как бы будут два государства: одно – бедняков, другое – богачей. Хотя они и будут населять одну и ту же местность, однако станут вечно злоумышлять друг против друга.
– Клянусь Зевсом, этот порок не менее важен.
– Но нехорошо еще и то, что они, пожалуй, не смогут вести какую бы то ни было войну, так как неизбежно получилось бы, что олигархи, дав оружие в руки толпы, боялись бы ее больше, чем неприятеля, либо, отказавшись от вооружения толпы, выказали бы себя настоящими олигархами даже в военном деле. Вдобавок они не пожелали бы тратиться на войну, так как держатся за деньги.
– Это нехорошо.
– Так как же? Ведь мы уже и раньше не одобрили, что при таком государственном строе одни и те же лица будут и землю обрабатывать, и деньги наживать, и нести военную службу, то есть заниматься всем сразу. Или, по-твоему, это правильно?
– Ни в коем случае.
– Посмотри, не при таком ли именно строе разовьется величайшее из всех этих зол?
– Какое именно?
– Возможность продать все свое имущество – оно станет собственностью другого, – а продавши, продолжать жить в этом же государстве, не принадлежа ни к одному из его сословий, то есть не будучи ни дельцом, ни ремесленником, ни всадником, ни гоплитом, но тем, кого называют бедняками и неимущими.
– Такой строй словно создан для этого!
– При олигархиях ничто не препятствует такому положению, иначе не были бы в них одни чрезмерно богатыми, а другие совсем бедными.
– Верно.
– Взгляни еще вот на что; когда богатый человек расходует свои средства, приносит ли это хоть какую-нибудь пользу подобному государству в том смысле, как мы только что говорили? Или это лишь видимость, будто он принадлежит к тем, кто правит, а, по правде говоря, он в государстве и не правитель, и не подданный, а попросту растратчик готового?
– Да, это лишь видимость, а на деле он не что иное, как расточитель.
– Если ты не возражаешь, мы скажем, что как появившийся в сотах трутень – болезнь для роя, так и подобный тунеядец в доме – болезнь для государства.
– Конечно, Сократ.
– И не правда ли, Адимант, всех летающих трутней бог сотворил без жала, а вот из тех, что ходят пешком, он одним не дал жала, зато других наделил ужаснейшим. Те, у кого жала нет, весь свой век – бедняки, а из наделенных жалом выходят те, кого кличут преступниками.
– Сущая правда.