Государыня for real

— Так точно, пап! — отрапортовала Софи. Кто бы узнал сейчас в этой темнолицей брюнетке, покрытой копотью с ног до головы, наряженной в грязные многослойные тряпки, бывшие когда-то летящим шифоновым платьем, — кто бы узнал в этой дикарке дочь императора и величайшей киноактрисы двадцатого века? Однако Софи была преисполнена оптимизма. Единственное, из-за чего она расстраивалась, — что пропускает начало занятий на своем философском факультете в Барселонском университете. Алексей ее утешал: «Да не кисни, может, твой универ уже вообще закрыли. Твой факультет так точно. Я полагаю, нынешней Испании философы не особо нужны».

Софи вытащила из-за пазухи голубя. Николай Константинович называл его Жар-птицей, Мустафа — Фениксом, Алексей — сизарем, пессимист Савельев — переносчиком заболеваний, а сама Софи — бедняжечкой и еще почему-то Аргошечкой. Она нашла голубя под дубом на вершине холма на следующий день после извержения вулкана. У него была ранена лапка. Софи его выходила, кормила мелкими цветками полевых ромашек, прикладывала к царапине подорожник, и теперь Аргошка был готов к полету. Голубь стал единственной надеждой миссионеров на связь с остальным миром. Аргошка был самым обыкновенным серым городским голубем, поэтому Николай Константинович отчаянно надеялся, что крылатый посланник полетит к людям.

— Где записка? — спросила Софи. Экс-император вытащил из кармана исписанный листок. — Пап, ты что, серьезно? Аргошке такую тяжесть не поднять!

— Пожалуй, ты права, — смутился Николай Константинович. — Что-то я совсем расчувствовался, расписался. Тоже мне, инженер. Полезную нагрузку простой птицы не смог рассчитать. Сейчас все исправлю.

Под сочувствующими взглядами Софи и Алексея несчастный влюбленный оторвал от большого листа узкую полоску с последним абзацем, в котором содержалась самая нужная информация. Скатал полоску в маленькую трубочку, отдал дочери. Пока та привязывала записку к лапке Аргошки, Николай Константинович торопливо скомкал никому не нужное письмо, как следует размахнулся и швырнул бумажный шар в ближайшую пылающую трещину. Указ мгновенно вспыхнул и бесследно растворился в лаве. Тонкая полоска дыма — вот и все, что осталось от робкой романтики экс-императора.

— Командуйте, Николай Константиныч, — пригласил Алексей. — Запускаем нашу пернатую ракету.

Руководитель экспедиции, подавив печаль, подхватил игру:

— Три, два, один — пуск!

Аргошка, хлопая крыльями, взметнулся в облака. И сразу же пропал. Проследить его путь в этом тумане было невозможно.

— Вот и всё, — вздохнула Софи.

— Нет, детка, сейчас самое главное! — И Николай Константинович широкими шагами направился к дробилке, установленной в дальнем конце пляжа, где песок граничил с лавой.

Здесь кипели не только лава и озеро, но и бурная деятельность. Вокруг симпатичного, пахнущего деревом сооружения черной кометой носился Мустафа и унылым орбитальным спутником бродил геолог Савельев. Сама дробилка была чем-то средним между типографским станком пятнадцатого века и космическим кораблем наиболее отсталой расы Галактики Андромеды.

— Николай, мы готовы к тесту, клянусь Аллахом! — восторженно объявил академик.

— Готовы-то готовы, да вот только ни черта из этого не выйдет, — буркнул Савельев. — Ерунду придумали. Откуда вы знаете, может, это все уже когда-то было? Может, семьсот восемьдесят тысяч лет назад прямо здесь, на этой планете, существовала цивилизация вроде нашей? Потом — бах, инверсия полюсов, природные катаклизмы, все накопленные цивилизацией знания мгновенно теряются, потому что хранятся в электронном виде… Без этих знаний вернуть электричество невозможно, замкнутый круг… А дальше — темнота, пещеры, и вся история заново… Так зачем нам вообще стараться, если мы все равно обречены, как наши предшественники?

— Что ж теперь, друг мой, прикажешь сесть на берегу и покорно ждать, пока нас всех занесет пеплом? — Николай Константинович пожал плечами. — Не хочу быть похожим на ту вареную рыбу.

Он заглянул в сопло кузнечного меха, сделанное из полого стебля хвоща, и примирительно сказал:

— Лично мне идея с опилочной машиной кажется вполне перспективной.

— А если уж самому Перуну кажется что-то перспективным, то это стопроцентный верняк, — поддакнул сзади Алексей.

— Итак, господа, — торжественно провозгласил Николай Константинович, — церемонию испытания Сибирского Магнита объявляю открытой! Приступим, друзья!

Усатый Савельев с тяжким вздохом сунул в приемную воронку измельчителя первую ветку. Мустафа крутанул рычаг пресса. Машина закряхтела, заскрипели самодельные шестеренки — и на комбинезонном конвейере показалась первая охапка свежих опилок.

— Пошли, пошли, мои сладкие! — возликовал Мустафа, прыгая вокруг агрегата. — Николай, твой ход!

Николай Константинович резко сжал ручки мехов. Воздушная струя вырвалась из стеблевого сопла — и эффектным фейерверком впрыснула опилки в ближайшее облако.

— Люблю грозу в начале сентября, — прокомментировал Алексей. — Когда осенний, первый гром, как бы резвяся и… Ё-о-олки! Ложись!