— Нет, а я вам говорю — пустите меня к моему сыночку! Мне все равно, что там совещание, я должна накормить своего малыша! Конечно, он младенец, ему всего двадцать четыре годика! Вы что, хотите, чтобы у него язва открылась? У него желудочек слабенький, как у цыпленка!
Со стороны дверей явственно слышались звуки борьбы двух крупных соперников.
— Харитон, пропустите гостью, сопротивляться бесполезно! — крикнула в сторону лестницы Екатерина, не сдержав улыбку.
В Зал военных картин победоносно ворвалась мадам Столыпина в кружевном праздничном чепце, вся нагруженная какими-то баулами, узлами и коробками, источавшими немыслимо вкусные ароматы.
— Вот! Всё, всё притащила, что было в буфете! А ты, Сенюшка, всё ругал мать, дескать, зачем тебе столько консервов, мы что, к войне готовимся? А вот как пригодилось-то! И шесть дюжин пирожков с утра не зря напекла, знала ведь, что государыня голодная будет после коронации. Сенюшка мне про ваши заумные Скатерти какие-то сказки рассказывал, только я не верила. Так что, Екатерина Николавна, наготовили ваши хваленые Скатерти хоть что-нибудь? То-то же! Видишь, Сенюшка, мамуля всегда лучше знает. Ну, что стоите-то? Налетайте, мои славные, разбирайте вкусности.
— Мамуля, ты меня позоришь! — еле пискнул Столыпин, краснее консервированных помидоров, которые Екатерина только что обнаружила в самой большой коробке. Министры и научные консультанты, беря пример с императрицы, накинулись на деликатесы, разворошили баулы, жадно заталкивали в рот свежие пирожки.
— Не выдумывай, Семён, — сказала Екатерина с набитым ртом. — Твоя мамуля нам жизнь спасла. Ого, а это что, левашики? Ну если еще и бутылку березового сока здесь найду… Всё! Я официально счастлива! По крайней мере, на ближайшие десять минут.
Это исследование стоило барону Бланку трех лет жизни, половины солидного состояния и нескольких моральных устоев. Но он все-таки довел его почти до самого конца и не собирался тормозить за пару метров до финиша.
— Ваше благородие, вас ждут на заседании прямо сейчас, — умоляюще твердил помощник глава партии «За Веру, Царя и Отечество». — Удалось собрать триста думцев из пятисот восемнадцати, и всех членов Госсовета, а ведь это шестьдесят человек. Я переговорил кое с кем до начала собрания — ваши шансы на премьерство чрезвычайно высоки. Но для того, чтобы вас избрали новым председателем правительства, вы должны быть в зале. Прошу, пойдемте.
— Иии, батенька, — Бланк был по-отечески снисходителен, — несколько минут ничего не изменят. Вы же знаете, любезный, как дорого мне дался этот эксперимент. Я обязан увидеть его результаты. Возможно, меня ждет самая важная новость за все мои пятьдесят четыре года. Неужели вы думаете, что я уйду, не зная, в какой цвет окрасится реагент?
— Доктор, долго еще? — страдальческим тоном обратился помощник к врачу в стерильном халате, колдовавшему над стойкой с многочисленными пробирками, склянками и прозрачными коробочками.
— Будь у нас электричество, мы бы закончили еще четыре часа назад, — мрачно сказал доктор, кивая на хромированную установку в углу лаборатории. Реактор, всегда весело переливавшийся всевозможными огнями, издававший разнообразные постукивания, посвистывания и позвякивания, сегодня надменно молчал. — Впрочем, нужно радоваться, что нам удалось в ручном режиме изготовить хотя бы тридцать миллилитров реагента. Это единственное, что у нас есть. Так что попытка только одна. Вашу руку, барон.
Бланк протянул холеную десницу, украшенную массивным фамильным перстнем. Гаджеты барон не признавал.
— Я возьму одну каплю, — предупредил доктор.
— Берите хоть две, батенька, ради такого дела не жалко, — сказал Бланк, зажмуриваясь. Он боялся крови. Правда, только своей.
Укол в палец был почти незаметным, и барон заставил себя открыть глаза. Нет уж, нужно видеть всё, от начала и до конца.
— Итак, барон, — торжественно сказал врач, — вот и наступил момент, к которому мы с таким трудом шли все эти годы.
Он поднес пипетку с каплей крови к плоской стеклянной пиалке, заполненной прозрачной жидкостью.
— Прямо сейчас мы узнаем, есть ли в вашей крови гены этого человека, изменившего историю. Если есть — жидкость в чаше станет оранжевой.
Все трое завороженно смотрели, как красная капля падает в бесцветную пиалку… Сначала не происходило ничего.
А потом в чаше взорвался фейерверк рыжих оттенков. Казалось, что жидкость полыхает огнем, хотя температура ее не превышала комнатную. Оранжевый, мандариновый, абрикосовый, морковный, ржавый, охряной, тыквенный, бронзовый, золотой…
— Я знал, — прошептал барон.