Готические истории

Трудно представить себе людей более непохожих друг на друга, чем братья Марстон. Общим у них было только одно качество, унаследованное от отца: если уж они ссорились с кем-то, то шли в своей ненависти до конца, не размениваясь на мелкие пакости.

Старший из отпрысков, Скруп Марстон, был куда опаснее брата. Старый сквайр никогда не питал привязанности к старшему сыну. Тот не имел вкуса к охоте в полях и прочим радостям деревенской жизни. Сложение он имел отнюдь не богатырское, и вряд ли кто-то решился бы назвать его красавцем. За это сквайр его и презирал. Юноша, никогда не питавший уважения к отцу, а с возрастом избавившийся от детского страха перед его тяжелой рукой, платил ему той же монетой. Неприязнь сварливого старика со временем переросла в откровенную ненависть. Он часто сокрушался, что этот проклятый щенок, ничтожество, мерзкий горбун Скруп стоит поперек дороги у порядочных людей – старик имел в виду своего младшего сына Чарльза. Будучи навеселе, сквайр нередко изрыгал такие проклятия, что вздрагивали даже блюдолизы, старые и молодые, охотившиеся с его гончими и пившие его портвейн, а уж им было не привыкать к богохульствам.

Скруп Марстон был немного горбат; вытянутое желтоватое лицо, жгучие черные глаза и длинные темные волосы, свисавшие сальными прядями на сутулые плечи – такая неприглядная внешность нередко встречается у людей с подобным физическим недостатком.

– Не отец я этому уроду! Не я его породил, и баста! Черт бы его побрал! Скорее я назову своим сыном эту кочергу! – рычал старик, вспоминая длинные тощие ноги отпрыска. – Вот Чарли – парень что надо, а это что? Обезьяна какая-то. И нравом он зол; нет в нем ничего от Марстонов – ни ловкости нашей, ни отваги.

А напившись как следует, старый сквайр частенько божился, что «не сидеть больше черномазому остолопу за этим столом и не пугать честной народ в Джайлингден-Холле своей вытянутой рожей!»

«Вот красавчик Чарли – этот по мне, парень хоть куда. Знает, с какой стороны подойти к лошади, и за бутылочкой посидеть не дурак. Все девчонки от него без ума. Истинный Марстон с головы до пят, на все свои шесть футов два дюйма!»

Однако с Красавчиком Чарли у отца тоже не раз случались перебранки. Старый сквайр был скор как на язык, так и на руку, в которой часто оказывался длинный кнут, а если этого оружия под рукой не находилось, пускал в ход тяжелые кулаки. Красавчик Чарли, однако, считал, что телесные наказания – не про него, и однажды, когда портвейн лился рекой, отпустил некий намек по адресу Мэрион Хейворд, дочери мельника, которую старый джентльмен по ряду причин недолюбливал. Старик был знаком с правилами кулачного боя куда лучше, чем с искусством владеть собой; будучи изрядно под хмельком, он, к удивлению присутствующих, замахнулся на Красавчика Чарли. Юноша искусно увернулся; послышался звон разбитого графина. Однако в старике взыграла кровь, он вскочил со стула как ужаленный. Красавчик Чарли тоже решил защищаться не на жизнь, а на смерть. Пьяный сквайр Лилбурн, попытавшийся остановить драку, рухнул навзничь на пол и порезал ухо о разбитый стакан. Красавчик Чарли открытой рукой отразил обрушившийся на него мощный удар, схватил отца за галстук и швырнул спиной о стену. Говорят, никто никогда еще не видал старого сквайра в такой ярости: глаза его вылезали из орбит, на губах выступила пена. Красавчик Чарли крепко прижал отца обеими руками к стене.

– Ну, ну, полно, не болтай больше ерунду, и я тебя не трону, – прохрипел сквайр, пунцовый, как вареный рак. – Ловко ты меня припер, ничего не скажешь. А? Ну, Чарли, старина, дай руку, малыш, и садись со мной, слышишь? – На этом схватка закончилась; думаю, сквайр никогда больше не осмеливался поднять руку на Красавчика Чарли.

Однако те дни давно миновали. Остывшее тело старого Тоби Марстона лежало в могиле под раскидистым ясенем возле развалин саксонской часовни, там, где обратились в прах и обрели забвение многие представители старинного рода Марстонов. Лишь в памяти сыновей осталось приплюснутое лицо старого сквайра, отмеченное печатью самых низких страстей, потрепанные охотничьи сапоги и кожаные штаны, засаленная треуголка, с которой старый упрямец упорно не желал расставаться, и знаменитый красный жилет, достигавший владельцу чуть ли не до колен. Теперь же братья, между которыми он посеял непримиримую вражду, в траурных костюмах, еще не растерявших свежего лоска, сидели друг напротив друга за тяжелым столом в обитой дубом просторной гостиной, где так часто слышались добродушные шутки и грубые песни, где звучали брань и смех окрестных помещиков, которых старый сквайр любил собирать у очага в усадьбе.