Готовься к войне

— Не буду. Я сегодня отдыхаю, Степан. — Знаев приобнял подругу за бедро и даже слегка похлопал. — Я не хочу говорить о работе, Степан. Кроме того, это частный проект, в нем участвуют только свои.

— Я заинтригован, — сказал Степан.

Еще бы, — подумал банкир. — Подожди, малыш. Ты еще будешь умолять меня взять твои деньги.

— Хотите — можем встретиться, — небрежно сказал он.

— Хочу.

— Так и сделаем.

Степан удалился, а рыжая прошептала:

— Мне наступили на ногу.

— Ну и ты наступи.

— Не наливай мне больше.

— Как скажешь. Между прочим, у тебя хорошо получается светская болтовня.

— Тоже мне, наука… Послушай, этот твой друг, который хозяин дома… Он все время на меня смотрит.

— Не обращай внимания. Он на всех смотрит.

— Нет. Только на меня.

— На тебя многие смотрят. Ты тут самая красивая.

— Нет. Самая красивая — вон та, с большой грудью, в брюках со стразами.

— Да, она красивая. Но очень жадная. И вдобавок фригидная. Кроме того, у нее анорексия. И условная судимость за хранение наркотиков.

— Ах, вот как! — воскликнула рыжая. — Откуда ты все знаешь?

— Знаю, — скромно сказал Знаев. — Я все про всех знаю.

— Ты опасный человек.

— Я продаю и покупаю деньги. Я обязан все знать.

— Налей мне еще.

— И не подумаю.

— Тогда я пойду танцевать.

— Хорошая идея. А я исчезну. Но быстро вернусь.

— Очень быстро?

— Очень быстро.

Банкир разыскал Жарова и на правах друга пнул его коленом в мускулистый зад.

— Ты хотел поговорить.

— Уже не хочу, — с неожиданной злобой прорычал электроторговец и схватил Знаева за запястье. — А хотя — пойдем. В дом пойдем. Там и поговорим…

Весь первый этаж особняка был открыт для гостей, и здесь стоял дым коромыслом. Гоняли в бильярд, поминутно обрушивая на паркет шары; разжигали гигантский кальян, мучили телевизор, потрошили стойку с компакт-дисками. В туалете шумно совокуплялись. Жаров затащил банкира в полутемную комнату, битком набитую обувными картонками, рывком стальных рук развернул к себе лицом. Навис, дыша водкой.

— Я думал, ты приедешь с Камиллой.

— Я этого не обещал, — твердо возразил Знаев.

— Но ты обещал помириться.

— Помирюсь.

— Когда?

— Скоро.

— Ты бросил мою сестру. А теперь приходишь в мой дом с какой-то шалавой.

— Она не шалава.

— А кто она? Твоя новая подруга?

— Угадал.

— А Камилла? Что с ней?

— С ней все будет в порядке. Кстати, я сто раз говорил тебе, что это она настояла на разводе. Я был против.

Жаров мощно почесал волосатую грудь и вздохнул.

— Опомнись, Знайка! Что ты нашел в этой рыжей соске?

— Она не соска.

— Ты ей в отцы годишься!

— А мне все равно.

— Кто она?

— Работает у меня в банке.

— Слушай, отошли ее к черту. И помирись с моей сестрой.

— Я же сказал, помирюсь.

Альфа-самец еще больше погрустнел и яростно обнял банкира за шею.

— Гад ты, Знайка. Но я тебя люблю. И еще я ненавижу, когда я пьяный, а ты — трезвый. Зачем ты всегда такой трезвый?

— Мне так жить проще.

— Тебе? Проще? — электроторговец захохотал. — Иди посмотри на себя в зеркало! Пойдем вместе посмотрим. — Не выпуская товарища из захвата, Жаров увлек его к стене. В зеркале отразились двое: один багровый, потный, сильно нетрезвый, второй — бледный и взлохмаченный. — Смотри. Вот я — довольный и в говно бухой. А вот ты — вечно на все пуговицы застегнутый… Видно, что тебе жить очень сложно. Ты сам себе все усложняешь. Расслабься, дурень! Напейся хоть раз! Возьми вон Анжелу. Или Оксану. Затащи в угол, трахни… Хочешь Анжелу?

— Нет.

— Ладно. А коксу? Хочешь коксу?

— Нет.

— А гашиша? Хочешь гашиша? Убийственного индийского гашиша?

— Не хочу.

— А чего же ты хочешь, твою мать?!

— Хочу, чтоб ты вложил деньги в мой магазин.

Жаров отпустил друга, тихо застонал и спрятал лицо в ладони. Смотри-ка, у него новый перстень, — подумал Знаев, поспешно приводя в порядок волосы. — Новый и очень дорогой. Наверное, он не даст мне денег на магазин. Ему тридцать девять, но он не желает взрослеть. Он боится давать мне деньги. Ему лениво думать и анализировать риски. Ему не хочется напрягать мозги. А хочется ему — сходить к ювелиру и купить себе побрякушку, чтоб девки облизывались…

Банкир вышел на крыльцо. Подступила тошнота, он сглотнул; почти прошло.

Он много лет пытался понять, как ему, принципиальному трезвеннику, вести себя в шумных пьяных компаниях, но так ничего и не придумал. Всегда считал пыткой изнурительные застолья и вечеринки с обильными возлияниями. Его часто приглашали в гости, сам же он ни разу за много лет не накрыл стола для друзей. Быстро уставал от шума. Не умел корректно и ловко выпроваживать загулявшихся и загостившихся. Другое дело — если приходишь в чужой дом, в таких случаях всегда можно, посидев полчасика, сбежать, вежливо сославшись на занятость или, например, головную боль…

Люди отдыхали. Кто был помоложе, побойчее и поярче одет — танцевал; постарше и потолще — сбились в кучки, прижимая к груди бокалы, шутили и обменивались сплетнями. Впрочем, все тут имели почти одинаковый возраст: от тридцати пяти до сорока пяти.