Готовься к войне

— Ага! — загрохотал Жаров, увидев гостя. — Наконец-то! Великий Знайка! Самый быстрый человек в мире! Слушай, вчера тебя опять видели одновременно в двух местах.

— Интересно, где.

— В Экспоцентре. И еще — возле посольства Андорры.

— Врут, — сказал банкир. — У меня нет интересов в Андорре.

— Мутный ты, вот что, — сказал Жаров. — Как тебе мой новый офис?

— Старый был лучше.

— Почему?

— Здесь потолки ниже.

— К черту тебя с твоими потолками! Посмотри! Это не офис, а песня! Сюда влезет не менее ста рабочих мест! Сто человек будут тут сидеть и непрерывно приносить прибыль!

Жаров плотоядно захохотал. Он никогда никого не стеснялся. Ему явно мешало слишком глубокое погружение в образ альфа-самца. С другой стороны, что еще делать двухметровому голубоглазому блондину, мастеру спорта по регби, отцу двоих сыновей, владельцу шестикомнатных апартаментов в элитном высотном доме, обладателю автопарка из трех автомобилей и двух мотоциклов? Если сама судьба возносит тебя на гребень успеха — успокойся и соответствуй.

Правда, Знаев — на правах друга и родственника — видел иногда совсем другого Германа Жарова. Депрессирующего пьяницу, обкокаиненного дебила, пожирателя виагры, скандалиста и маменькиного сыночка.

— Пошли в мою конуру, — сказал альфа-самец. — Эй, кто там есть! Принесите нам чаю зеленого. И сока апельсинового. И льда!

Жаров работал много, но работать не любил. Его «конура», отделанная и обставленная в минималистском стиле, почти не хранила следов пребывания хозяина. Тот культивировал особенный стиль руководства, коротко называемый «стоять над душой»: часами торчал то на складах, то в общем зале; подбадривал, подстегивал и контролировал. Подчиненные его трепетали.

Сейчас он обрушил в кресло сто килограммов своего тела, неодобрительно смерил гостя взглядом и прогудел:

— Давай я подарю тебе новый пиджак.

— Чем тебя не устраивает старый?

— Он старый.

— Это хороший пиджак. Фартовый.

— Ты выглядишь, как страховой агент.

— Мне все равно, как я выгляжу, — сухо сказал банкир. — Мне все равно, как выглядят другие. Я смотрю на поступки людей, а не на их пиджаки.

— Быть можно дельным человеком, — с выражением процитировал Жаров, — и думать о красе ногтей… — и в качестве иллюстрации продемонстрировал кисти; красотой они не отличались, но размеры внушали трепет.

— Я не согласен, — желчно сказал Знаев. — Зачем думать о ногтях, если можно подумать о чем-нибудь более важном? Думать — тоже работа. Думать — значит расходовать энергию. И время…

Электроторговец состроил гримасу отвращения.

— Тебя не тошнит от собственной правильности?

— Тошнит, — спокойно ответил банкир. — Еще как. Почти каждый день. Бывает даже рвота. Доктора говорят — это такой особенный невроз.

— А ты работай поменьше. И вернись к жене.

— Я б вернулся. Но она — против. Она считает меня безумным.

— Она права.

— Конечно, — согласился Знаев. — Что ты решил насчет нашего дела?

Жаров сменил позу.

— Ты невыносим. Что за дурная привычка превращать дружескую беседу в разговор о делах?

— Я экономлю время. Кстати, и твое тоже…

— А я тебя не просил. В отличие от тебя, я всегда нахожу время для друзей. Чувствуешь разницу между нами? У меня время всегда есть. У тебя его всегда нет. Поэтому для меня жизнь — удовольствие, а для тебя — война.

Знаев не обиделся. Разговор с другом расслаблял его и заряжал. А для чего еще нужны друзья?

Они ходили в товарищах десять лет. Сошлись еще в конце девяностых. К тому времени оба считались состоятельными людьми, и в первые годы подоплекой отношений была выгода. Один продавал лампочки, другой — деньги, в обоих бурлили молодость и злость, оба знали, что иметь в друзьях богатого и энергичного ровесника удобно и престижно. Со временем обнаружилось, что взаимная тяга двух толстых кошельков может вырасти в симпатию между их хозяевами. Считается, что это редкий случай.

Дальше — больше: банкир женился на сестре Жарова. Сам торговец лампочками справедливо гордился тем, что палец о палец не ударил, чтоб устроить брак, — все произошло само собой; иными словами, по любви.

Через семь лет любовь иссякла.

— У тебя глаза блестят, — сказал электрический торговец. — Простыл, что ли? От кондиционеров?

— Вроде нет, — ответил банкир. — И сильно блестят?

— Сильно — не то слово. Сияешь, как именинник. Что случилось? Только не говори, что нашел инвестора для своей стройки.

— Я думал, мой инвестор — это ты.

Жаров помедлил, побарабанил пальцами по столу и сказал:

— Я еще ничего не решил.

— Когда решишь?

— Вот что, — решительно произнес Жаров. — Мы поговорим с тобой об этом. Но сначала ты позвонишь Камилле и скажешь, что сегодня вечером заедешь к ней.

— Зачем?

— Попробуешь помириться.

— Сегодня я не могу. Ужинаю с Лихорыловым. Как ты понимаешь, ради нашего дела.

— К черту дело. К черту твоего Лихорылова. Семья важнее.

— Это тебя она попросила? Камилла? Чтоб ты меня заставил к ней заехать?

— Камилла, — с нажимом сказал Жаров, — за все годы не сказала мне о тебе ни одного худого слова. Ты поедешь к ней, потому что я так решил. Хочешь делать дела — наведи порядок в тылу.