— Муж должен работать, — сказала она. — А жена должна его поддерживать. Твой муж работает. Он делает то, что должен.
Камилла скривилась. На собеседницу она не смотрела.
— Он мне ничего не должен.
— Должен, — сказала мама. — Еще как должен. И ты ему — тоже должна. Жизнь, дорогая моя, — это обязательства. Прежде всего — обязательства. Потом — все остальное. Рожден — уже должен.
— Кому?
— Людям. Богу. Всему миру.
— И что же такого, — бывшая жена бесцеремонно ткнула в бывшего мужа длинным накладным ногтем, — он должен всему миру?
— Всего себя. Все свои умения и способности.
— А я? Я чего всем должна?
— Для начала ты должна хотя бы своему ребенку. В первую очередь — ребенку.
— У ребенка все есть.
— Нет, не все. У него нет отца. Ему нужен отец. Чтоб был рядом. Каждый день.
— Чепуха какая! У ребенка никогда не было отца! Когда мы жили вместе, Знаев уходил в шесть утра! И приходил в полночь! Он неделями видел сына только спящим!
За год спокойной одинокой жизни, когда вечера состоят в основном из медитаций и неторопливых прогулок по собственному лесу, банкир совершенно отвык от дамских воплей. Сейчас ему хотелось уйти.
— Не кричи! — басом приказал Жаров. — Зачем ты кричишь? Знайка правильно сказал. У тебя с детства — все удобства. С пеленок Мне доставались подзатыльники, а тебе — конфеты. Ты что, не понимаешь, что он для вас же старался!
— Я молодая женщина, — с глубокой тоской сказала Камилла. — Я хочу быть счастлива! В том числе и конфеты есть! Иногда! А мне тут предлагают, значит, все время только и делать, что думать о том, сколько я всем должна?
Госпожа Знаева подняла руку.
— Об этом не надо думать. Это нужно внутри иметь. Глубоко. И жить с этим. Кстати, мне был обещан чай.
— Я сделаю, — сказал Жаров и встал.
— Нет. Я бы хотела, чтоб сделала она.
Бывшая банкирша вскочила с пылающим лицом. Пока громко звенела посудой, Знаев припомнил рыжую, ее изумительную выдержку. Видит бог, не хотел сравнивать, нельзя это, не по-джентльменски — само собой вышло.
— Черный или зеленый? — тихо спросила Камилла.
— Черный, пожалуйста.
Чашка со стуком утвердилась на столе. Едва хозяйка села, как мама, не сводя с нее взгляда, вежливо добавила:
— Еще один кусочек сахара, будь так добра. И салфеточку.
Знаев наизусть изучил методы своей матери, и ему стало жаль сначала свою бывшую жену, потом — себя, присутствующего при изощренном издевательстве старухи над молодухой. Он шепотом помянул черта и выбежал в туалет. Заперся, наклонился, но ничего не получилось. Постоял. Подышал, опершись рукой о стену. Полегчало.
Он строил туалетную комнату в период начала своего увлечения всевозможными водными процедурами, тогда они еще не назывались СПА, — установил просторную ванну с гидромассажем, дорогую душевую кабину и правильный, мягкий свет. Предполагалось, что именно здесь глава семьи будет релаксировать после тяжелого рабочего дня. Теперь он тут, среди кафеля цвета «экру» и мраморных ваз для живых цветов, спасался от кошмара.
Хуже всего было понимать, что мама хочет не помирить поссорившихся детей, а надавить на сноху. Она считает ее виноватой. Для госпожи Знаевой всегда виновата женщина. Потому что именно женщина — сильный пол. Попробуйте родить — поймете. Мама, печально подумал банкир, человек другого времени, она полжизни простояла в километровых очередях за суповыми наборами и прочими с краев подгнившими эрзацами эпохи развитого социализма. Мама все понимает, но никогда не поймет одного: на современных избалованных женщин давить бессмысленно. Эти согласны стоять только в очереди на таможню, с безразмерными «Самсонайтами» и «Делсеями», перед вылетом в Милан или Париж.
Бессмысленно, зря, без толку. Как там говорила рыжая? Бесперспективняк. Мальчишка спасен, все в порядке, от сердца отлегло — надо было сразу сваливать…
Вернулся в кухню. Застал Жарова переводящим мутный взгляд с молодой женщины на старую и обратно, бубнящим некий монолог.
— …согласен, правильно. Но они не поэтому помирятся. Они помирятся, потому что им деваться некуда. У Знайки бизнес, большие деньги. Надо, чтобы кто-то прикрывал тыл! Серьезному человеку обязательно нужна надежная, умная баба…
— Я тебе не баба, — вставила Камилла.