Говори

Я отказываюсь от обеда и десерта, а потом так сильно кашляю во время новостей, что папа советует мне принять лекарство от кашля. Утром я размазываю тушь под глазами, чтобы выглядеть так, будто не спала всю ночь. Мама измеряет мне температуру — выясняется, что у меня жар. Сама удивляюсь. Ее рука прохладная, холодный остров у меня на лбу.

Слова вываливаются изо рта прежде, чем я могу им помешать.

Я: Я себя неважно чувствую.

Мама гладит меня по спине.

Мама: Ты, должно быть, заболела. Ты разговариваешь.

Даже она понимает, как паскудно это звучит. Она откашливается и делает вторую попытку.

Мама: Прости. Так приятно слышать твой голос. Ложись обратно в постель. Перед уходом я принесу тебе наверх поднос. Хочешь имбирного эля?

Я киваю.

Опра, Сэлли Джесси, Джерри и я

У меня температура 102,2. Похоже на частоту радиостанции. Мама звонит напомнить, что нужно пить побольше жидкости. Я отвечаю спасибо, хотя у меня болит горло и больно говорить. Очень мило с ее стороны позвонить мне. Она обещает принести попсикл. Я вешаю трубку и устраиваюсь с пультом в своем диванном гнездышке. Щелк. Щелк. Щелк.

Если бы моя жизнь была телешоу, как бы это смотрелось со стороны? Если бы это был специальный выпуск, посвященный окончанию школы, я бы выступила перед аудиторией своих ровесников на тему «Как не потерять девственность». Или «Почему старшеклассников следует изолировать от общества». Или «Мои летние каникулы: пьяная вечеринка, ложь и изнасилование».

Была ли я изнасилована?

Опра: Давайте это рассмотрим. Ты сказала «нет». Он закрыл тебе рот рукой. Тебе было тринадцать. Не имеет значения, что ты была пьяна. Солнышко, тебя изнасиловали. Как ужасно, ужасно жить с таким грузом на душе. А ты никогда не думала о том, чтобы хоть кому-то сказать? Ты не можешь вечно держать это в себе. У кого-нибудь есть бумажный платок?

Сэлли Джесси: Я хочу, чтобы этот мальчик нес ответственность. Его следует осудить за нападение. Ты ведь знаешь, что это действительно нападение, не так ли? Тут нет твоей вины. Я хочу, чтобы ты меня послушала, послушала меня, послушала меня. Тут нет твоей вины. Этот мальчик — животное.

Джерри: А было ли это любовью? Нет. Было ли это страстью? Нет. Было ли это нежностью, сладостным мгновением, тем Первым Разом, о котором пишут в журналах? Нет, нет и еще раз нет! Говори, Мясильда, ах, Мелинда, я тебя не слышу!

Моя голова меня убивает, мое горло меня убивает, мой живот вздувается от токсичных отходов. Я просто хочу спать. Кома — именно то, что надо. Или амнезия. Что угодно, лишь бы избавиться от всех этих мыслей, шепотков в моей голове. Неужели он изнасиловал заодно и мою голову?

Я принимаю две таблетки тайленола и съедаю миску пудинга. Затем я смотрю «Соседей мистера Роджерса» и засыпаю. Мне не помешает поездка к Воображаемым соседям. Возможно, я смогу остаться у Тигренка Даниэля в его доме на дереве.

Реальная весна

Наконец-то на дворе май и кончились дожди. Что тоже очень хорошо, ведь мэр города Сиракьюса уже собирался было позвать на помощь парня по имени Ной. Появляется солнце, масляно-желтое и такое теплое, что тюльпаны соглашаются выглянуть из-под корочки грязи. Чудо.

У нас во дворе бардак. У всех наших соседей шикарные сады, как с обложки журнала, с цветами в тон ставней и дорогущими белыми камнями вокруг свежих могильных холмиков из мульчи. У нас только зеленые кусты, которые вот-вот закроют собой фасадные окна, да горы опавших листьев.

Мама уже ушла. В субботу в «Эффертсе» самая бойкая торговля за всю неделю. Папа храпит наверху. Я надеваю старые джинсы и откапываю за гаражом грабли. Я начинаю с листьев, удушающих кусты. Спорим, папа не убирал их годами. Сверху они вполне сухие и безобидные, но под верхним слоем — мокрые и склизкие. Белая плесень змеится с одного листа на другой. Листья слипаются, как страницы истлевшей книжки. Я уже сгребла гору листьев на переднем дворе, но их не становится меньше, словно земля отрыгивает эту липкую массу, стоит только мне отвернуться. Приходится сражаться с кустами. Они цепляются за грабли и держат их — им не нравится, что я убираю всю эту гниль.

На все про все уходит час. Наконец грабли скребут металлическими ногтями по коричневой мокрой грязи. Я встаю на колени, чтобы извлечь последние листья. Мисс Кин могла бы мной гордиться. Я наблюдаю. Застигнутые лучами солнца червяки, извиваясь, ползут в укрытие. Бледно-зеленые ростки чего-то живого пытаются пробиться сквозь листья. Прямо на моих глазах они выпрямляются навстречу солнцу. Я буквально вижу, как они растут.

Дверь гаража открывается, и папа выезжает на джипе. При виде меня папа останавливается на дорожке. Выключает двигатель и вылезает. Я поднимаюсь с колен и стряхиваю грязь с джинсов. Мои ладони покрыты волдырями, а руки уже болят от работы с граблями. Не могу сказать, сердится папа или нет. Может, ему нравится, чтобы двор перед домом утопал в дерьме.

Папа: Это же куча работы.

Я:

Папа: Куплю в магазине мешки для листьев.

Я: