Говори! Ты это можешь

Сидя под накрытым ватными одеялами столом, я зимовала за Полярным кругом, опускалась на дно морское в батискафе, ловила акул и китов. Какой уют, хоть и суровый, царил в нашей с Женей «палатке»: фонарик, спальный мешок, книги, оружие на стенах! В наших планах намечался поход в пески необозримой пустыни. Придя домой, я бросилась вытаскивать полосатые шнурки из всех кроссовок — желтые с черным, голубые с оранжевым… прекрасные получатся змеи!

Этого Женю я один раз, по предварительной с ним договоренности, ударила. Он имел обыкновение посреди урока ни с того ни с сего набрасываться на меня сзади, запуская ногти мне в шею, либо хватал меня за руки, оставляя ногтями саднящие ссадины.

«Женя! — сказала я ему. — Твои припадки мне надоели. Есть такие люди — называются они истериками, — которым приходится во время приступа дать хорошую пощечину. И в следующий раз я это сделаю».

Мы сидели на нашем обычном рабочем месте под столом, накрытым одеялами, и читали книгу, когда Женя, заскрипев зубами, впился в меня мертвой хваткой. «Мы договорились», — сказала я и довольно-таки сильно хлопнула его по щеке. «Только не уходить!» — быстро ответил мне Женя. И как ни в чем не бывало мы продолжили чтение, не обменявшись больше ни единым словом по поводу инцидента.

Прошло минут сорок — и приступ повторился. «Скорее, скорее, дайте мне что-нибудь! Дайте газету!» — завопил Женя, дико озираясь. Я сунула ему газету, он вцепился в нее зубами и ногтями, разорвал пополам, сунул клочок под подушку. «Это на ужин», — сказал он. Больше Женя меня не царапал.

Если бы я ударила Женю в сердцах, он не простил бы мне этого никогда. Наши занятия пришлось бы просто прекратить. Никто не смел не только шлепнуть — пальцем его коснуться. Никто и никогда не мог навязать Жене свою волю. Когда 7-летний Женя выходил из своего подъезда и, не глядя ни направо, ни налево, шел по двору, направляясь «посмотреть памятник Чайковскому» — худенький, темноглазый, — старушки с собачками, дети, строившие теремки, разбегались во все стороны. Он не был избалован. Он просто был создан таким. Не хулиган, нет — маленький диктатор, Наполеон.

Женя въезжал на урок на сервировочном столике. Он лежал на нижнем подносе и греб руками. Либо влезал на шведскую стенку, хватался за канаты и кольца и, вися вниз головой, уверял, что заниматься можно и в таком положении. «У меня никогда не было такого ученика», — сказала я Жениной бабушке. «У вас? Ни у кого в мире не было такого ученика!»

У Жени не было синдрома Дауна, он очень сильно заикался. Но разве не ясно, что этот мальчик, талантливый виолончелист (сейчас он учится в лондонской Академии музыки), стоил десяти самых агрессивных детей с синдромом? И все-таки мы были друзьями, очень большими друзьями.

«Не хочешь заниматься? Иди домой!» — широким жестом я указываю на дверь. Ну нет! Ни за что! Лучше уж сделать над собой усилие, постараться, а то и вправду придется уйти.

Ребенок уступает требованиям не потому, что боится возмездия, — «мама будет ругать». Такое следствие его неблаговидных поступков — опять-таки отдаленное — пока что не приходит ему в голову. Он сделает все что угодно, выполнит любую просьбу по другой, гораздо более важной причине — если ему интересно общение с педагогом, если он чувствует в нем друга, без которого уже не может обойтись. Ваша задача — стать для него и другом, и товарищем, и учителем.

Однако дружеские отношения складываются не сразу. Поначалу ребенку могут быть глубоко безразличны и требования педагога, и сам педагог, а уж папу с мамой он давно закабалил, несмотря на всю их строгость.

Где та грань, которую нельзя переходить в своих требованиях? Иногда упрямство ребенка приобретает такие формы, что приходится уступать. Как уступить, но так, чтобы ребенок понял, что ваша уступка отнюдь не проявление слабости и вовсе не означает его победы? Что-то упало — подними. Разбросал — собери. В крайнем случае — «смотри, я, так и быть, подниму и соберу вместо тебя, окажу тебе дружескую услугу. Но уж в следующий раз будь добр сам собирай».

Что же тут нового? И спрашивать вы его не один раз учили, и убирать после себя заставляли, и даже посуду два раза он вместе с бабушкой мыл. Но спросите самих себя — всегда ли?

Если вы намерены выработать у ребенка полезные навыки и привычки, то делать это должны всякий раз, напоминать неукоснительно, постоянно. Только спросив разрешения, он может взять что-то, ему не принадлежащее. И если ему придется самому выгребать веником карандаши из-под дивана, то, проделав это несколько раз, он перестанет их туда заталкивать: к чему испытывать такие мучения? Что он, враг самому себе?