— Это классно, — сказала однажды Линдси, заглянув под кровать доктора, продажей дома которого я занимался.
— Знаю, — сказал я.
— Хотя это больше, чем просто секс, — сонно пробормотала моя подруга. Голос у нее при этом был как у человека, который свесился с кровати и что-то ищет под ней. — Мы можем быть кем угодно, кем хотим. Дом наш, и жизнь наша. Сегодня, например, мы — доктор Кинг и его ужасная медсестра. Поиграем «в доктора»? Ну-ка, что у нас там… Ага!
Она извлекла откуда-то большой розовый многоскоростной вибратор.
— Что ты собираешься с ним делать? — слегка встревожено поинтересовался я.
— Положу его где-нибудь на виду, чтобы его мамочка могла напороться на эту забаву сынишки, когда придет в гости.
Эта идея порадовала меня не больше, чем, если бы она попыталась всунуть этот вибратор в меня.
Перед уходом она положила искусственный член в хлебницу, но, проводив ее, я снова зашел к доктору и спрятал «игрушку» под кровать.
Наконец дела с квартирой Линдси были улажены, и она переехала. Наверное, эти хлопоты о ее новом житье-бытье и скрепили наши отношения.
Да, она изменилась, я этого не отрицаю, как меняется в твоих глазах любой человек, когда знакомишься с ним ближе, и даже становится неузнаваем, если пожить с ним достаточно долго бок о бок. Первые пару лет совместной жизни мы показываем свои лучшие стороны и старательно прячем худшие. Так, я с успехом скрывал свою «добренькую», непредприимчивую натуру, и она ведать не ведала, что я лишенный инициативы «тюфяк», а она прятала… Как бы это назвать — то, что она прятала от меня эти годы? Что-то такое… сразу и не скажешь. Нечто вроде постоянной депрессии, подавленности, может быть, разочарования. Когда мы стали встречаться, сначала ей даже льстило знакомство с мужчиной, у которого был новый автомобиль (поменять который мужчина так и не собрался, пока тот сам не развалился на части, правда, узнать об этом ей было не суждено). Еще у этого мужчины водились деньжата (если бы он не просаживал их в карты — впрочем, она и об этом не догадывалась). Все это создавало у Линдси ощущение, что жизнь не проходит даром.
Но, в конце концов, новизна чувств перестает быть новизной, и вскоре выясняется, что доходы агента по продаже недвижимости не так уж разительно отличаются от доходов мозольного оператора и что большинству людей счастье напоминает горизонт: его можно видеть, к нему можно двигаться, но его нельзя достичь.
И все же наша любовь крепла во время посещения престижных супермаркетов, «Пиццы Экспресс» и «Аск», на уикендах в Париже и дважды в Лэйкс. Меня постоянно преследовало смутное ощущение, что для нее это была какая-то дежурная, минимально-необходимая любовь, не «Квик Сейв» или даже «Сэйфуэй», но где-то поблизости от «Маркса и Спенсера» и определенно не «Харродс». Быть может, где-то между «Сэйнсбери» и «Уэйтроузом».
Пес, к сожалению, начала наших отношений видеть не мог, поэтому между ним и Линдси образовалась определенная дистанция.
— Разрешите откровенность, сэр? — спросил он как-то вечером, когда я вышел из душа, собираясь на большую игру.
Я кивнул ему утвердительно, обтираясь полотенцем. Определенно, пес старательно скрывал усмешку. Его необыкновенно потешало мое несуразное желание окатывать себя водой всякий раз перед уходом из дома. Душ он считал каким-то чисто человеческим чудачеством.
— Всякий раз, когда вы уходите за эту дверь, начинается дождь. Разве вы до сих пор этого не поняли? — выразил он свое недоумение.
— Говори, чего ты хотел?
— Благодарю вас, сэр. Она хочет стать вожаком стаи. Она вас контролирует, и вы с ней считаетесь во всем. Не будет ли лучше, если она уйдет и соберет свою стаю? Тогда вы можете сбиться в стаю с прекрасной Люси и со мной. Это будет наша стая: вы, я и Люси. А Линдси могла бы сбиться в стаю с Майклом Тиббсом, они прекрасно поймут друг друга.
Я не говорил Пучку, что у Тиббса кличка — Кот, а коты, как известно, не стайные животные. Но я не стал сбивать его с этой верной, не лишенной оснований позиции.
— Нет, так нельзя.
— Только так и можно! Так как раз всегда и бывает! — воскликнул Пучок. — Тиббс получит самку, которая ценит себя необыкновенно высоко, да и вы не останетесь в накладе — ваша будет несравненно дороже, потому что добрая, красивая, да еще и раздает печенье.
— Значит, все опять переводится на еду?
Я, кстати, заметил, как переменилось отношение Пучка к Линдси, когда она не оставила ему кончик вафельного рожка от мороженого, которое мы ели на пляже.
Пес прижал уши к голове. Это не всегда является выражением раскаяния, просто он почувствовал, что его в чем-то обвинили. Примерно то же самое ощущение испытывают люди, когда на негнущихся ногах проходят через таможенный терминал. Пусть даже тебе нечего декларировать и по большому счету ты ни в чем перед ними не виноват, но оттуда, из-за стекла, на тебя смотрят как на потенциального контрабандиста, сумка которого набита оружием, наркотиками и иными непотребствами. Так что идешь так, словно готов к тому, что через минуту тебе скрутят руки за спиной.