— А у тебя здорово поменялась обстановка, — заметила она. — Теперь к тебе можно заходить почаще. Если еще будет что-нибудь в холодильнике.
Вот еще
— Да, в последнее время, знаешь ли, появилась возможность заняться квартирой, — сказал я, чувствуя, как расту в ее глазах, вполне возможно приближаясь к идеалу домохозяина.
Она обвела оценивающим взглядом мою убогую обстановку, отмечая в ней новые предметы: ковер, торшер, сервировочный столик с бокалами.
— Похоже, ты всерьез занялся квартирой, вкладываешь в нее деньги. Теперь она становится более привлекательной для покупателей.
— Ну, еще бы, — отозвался я, нежно сжимая ее в объятиях. — Не забывай, я же агент по недвижимости. А с чего это ты решила, что я собираюсь продавать квартиру?
Неужели за ее словами скрывалось предположение, что мне пора переезжать к ней? У меня прямо дух захватило от предвкушения сладкого ужаса грядущих перемен.
— Ну… — сказала она с неопределенным вздохом, — сейчас все равно рано об этом говорить, пока все не уляжется, правда?
— Нет.
Я не мог думать о переезде сейчас. Я был уверен, что мой план с оттягиванием чартерстоунской продажи сработает, но не надеялся, что Линдси захочет слышать о нем.
— Ты же сделаешь то, чего они от тебя хотят? — спросила она, повернувшись ко мне той стороной лица, где алела свежая ссадина. Я не мог сказать ни «да», ни «нет».
— Пока я не вижу другого пути, — уклончиво выразился я. Лгать нехорошо, но подобная уклончивая ложь все же лучше явной. Я не мог обещать ей, что капитулирую, в то самое время, когда собирался, открыто принять бой.
— О боже, — с улыбкой произнесла она. Я был удостоен поцелуя. — Пойдем спать.
Я помог ей подняться, и рука об руку мы направились в спальню, ни дать ни взять — счастливые молодожены, отвалившиеся от свадебного стола. С поцелуем уложив ее в постель, я отправился чистить зубы.
Нижние моляры пожелтели от табака, и я занялся резцами в тот момент, когда Линдси завопила так, будто ее снова ударили.
— В чем дело? — ответно заорал я, брызгая во все стороны «Колгейтом».
— Твоя собака! Она треплет мою одежду!
Действительно, так оно и оказалось. Пучок бросил на меня дерзкий взгляд из-за плеча, и рыло у него было на самом деле в пушку — точнее, в ошметках того, что раньше представляло собой кашемировый свитер Линдси.
18 СОБСТВЕННОСТЬ И ЕЕ ЦЕННОСТЬ
Само собой, я страшно разозлился на Пучка, и на следующий день, когда мы выехали к миссис Кэдуоллер-Бофорт, между нами не было оживленного общения.
Машина, временами буксуя, временами подпрыгивая на ухабах, пробиралась по проселочным дорогам. Пес сидел на заднем сиденье, прикусив язык, как замороженный, и лишь однажды сорвался, приметив зайца и пролаяв в окно:
— Эй ты, ушастый бездельник!
Я собирался сегодня же покончить с миссис Кэдуоллер-Бофорт — в смысле с этой сделкой, за которую взялся, чтобы навлечь на себя столько неприятностей. Я решил отказаться от участия в продаже Чартерстауна, однако по непонятной мне самому причине все же прихватил с собой бланки контракта.
На какой такой случай? Этого я не знал, но все необходимые документы были у меня при себе. Возможно, я подсознательно не терял надежды как-нибудь выкрутиться. Я не собирался продавать ее поместье, но, вероятно, где-то в глубине души допускал возможность, что что-нибудь заставит меня изменить свое решение. Так что, скорее всего, на меня давило подсознание, а также тот факт, что я проснулся посреди ночи от собственного крика.
Несмотря на установившиеся между нами натянутые отношения, мы с Пучком общались, правда, холодно и отчужденно.
— Ты же видел сам, до чего ее довел. Мало ей было того, что ее в этот день какой-то негодяй ударил по лицу, а ты… как ты мог, дурная ты псина, — увещевал я его по дороге.
Пучок же в это время увидел за окном что-то настолько интересное, что целиком и полностью отдался созерцанию.
— Ты слышишь?
— Да.
— Зачем ты это сделал?
Пучок не отвечал, как будто размышляя о более высоких материях, чем кашемировые свитера.
— Получишь ты у меня теперь печенья у миссис Кэдуоллер-Бофорт! — посулил я. — Так и знай: больше никаких сладостей, пока ты не объяснишь, за что преследуешь Линдси.
— Я не могу жить без печенья, — пожаловался пес, — я не выживу. — Он трепетал от одной мысли об этом, как увольняемый, которому сказали, что отработка не обязательна, и он может покинуть рабочее место хоть завтра.
— Ты плохой пес, очень плохой, потому что доводишь до истерики человека, который находится в состоянии стресса.
— А если я сам нахожусь в состоянии стресса? — спросил пес.
— Что? Ты? Какой у тебя может быть стресс?
— Никакой! — отрезал он. Я заметил, что Пучок вожделенно посматривает на коричневый бумажный пакет с завтраком.
— И туда можешь не смотреть, — мстительно добавил я.
Пес отвернулся.
— Но я получу? — вырвалось у него.
— Я же сказал, ни крошки, пока не объяснишь свое поведение.