Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)

К дереву подошел Эрроу, напевая нежную песню. Он начертал пальцами контуры лука на стволе дерева. Майро видел как отчетливо проявились линии контура, как собралась в складки голая поверхность ствола, расщепилась и с грохотом выстрелила. Гладкой, словно отполированный лук лежал в образовавшемся желобе ствола.

По-одному стали подходить другие свинки, они рисовали свои формы на стволе и пели. Затем отходили с дубинками, луками, стрелами, хорошо заточенными ножами и сотнями тонких длинных прутьев для плетения. Наконец, когда половина ствола была уже использована, они начали петь вместе.

Дерево разлетелось и превратилось в полдюжины длинных бревен. Дерево отдало себя без остатка.

Хьюман подошел к ближайшему бревну и встал перед ним на колени, его руки стали нежно поглаживать его. Он запрокинул голову назад и начал петь, мелодия без слов была самой печальной, которую довелось слышать Майро.

Песня длилась и длилась, ведомая лишь голосом Хьюмана; только сейчас Майро заметил, что другие свиноподобные в ожидании смотрят на него.

Наконец, Мандачува подошел к нему и мягко сказал.

– Пожалуйста, – сказал он, – будет справедливо, если ты споешь нашему брату.

– Но я не знаю как, – сказал Майро в полной растерянности и испуге.

– Он отдал свою жизнь, – сказал Мандачува, – ответив на ваш вопрос.

Ответив на МОЙ вопрос и подняв еще тысячу вопросов, думал про себя Майро. Но он подошел, встал на колени рядом с Хьюманом, обхватил пальцами холодное гладкое бревно, закинул назад голову и попытался запеть. Сначала слабый и робкий, голос не ухватил мелодию, но затем он осознал суть песни-плача, почувствовал смерть под своими пальцами, голос окреп и слился с голосами Хьюмана, который скорбел о смерти дерева и благодарил его за подарки, он обещал использовать его смерть во благо рода, во благо братьев и жен, детей, клялся, что его добро не умрет, а будет жить, служа другим.

Таким был смысл песни, в этом был смысл смерти дерева, и этот смысл проник в сердце Майро, он породил слова, слова молитвы, которые он шептал над телом Лайбо пять лет назад.

Глава 15

Речь Говорящего

Хьюман: Почему другие люди никогда не приходят к нам?

Майро

: Только нам двоим позволено проходить через калитку.

Хьюман: А почему они не перелезут через изгородь?

Майро: Ты когда-нибудь прикасался к изгороди?

(Хьюман не ответил). Прикосновение к изгороди вызывает боль. Если ты попробуешь взобраться на нее, все твое тело охватит невыносимая боль.

Хьюман: Это же глупо. Разве недостаточно травы с обеих сторон изгороди?

Аунда Кванхетта Фигейро Макамби, запись диалога, 103:0:1970:1:1:5.

***

Солнце уже клонилось к горизонту, когда мэр Боскуинха поднялась по ступеням личной резиденции епископа в Соборе. Дон и донна Кристианы были уже там и выглядели весьма удрученно. Епископ Перегрино, наоборот, пребывал в полном довольстве собой, Ему всегда нравилось и льстило, когда лидеры правления и религии собирались под его крышей. Для него не имело значения, что именно Боскуинха была организатором этого посещения и настояла, чтобы оно прошло у епископа. Перегрино наслаждался чувством причастности к сильным мира сего, чувством хозяина колонии. Хотя уже к концу совещания всем стало ясно, что подлинные хозяева колонии отнюдь не они.

Боскуинха поприветствовала всех. Однако не села в предложенное кресло. Вместо этого она подошла к терминалу епископа, включила его и вызвала свою программу. В пространстве перед терминалом появилось несколько уровней, состоящих из мельчайших кубиков. Верховный уровень имел лишь несколько кубов, другие уровни состояли из различных множеств кубов.

Более половины уровней, включая верховный, были окрашены в красный цвет, остальные в голубой.

– Очень мило, – сказал епископ Перегрино.

Боскуинха посмотрела на дона Кристиана.

– Вы узнали модель?

Он отрицательно покачал головой.

– Но я догадываюсь о чем пойдет речь.

Донна Криста откинулась на спинку стула.

– Существует или где-нибудь безопасное место, где бы мы могли спрятать вещи, которые хотим сохранить?

Выражение отрешенного удовольствия исчезло с лица епископа.

– Я понятия не имею, о чем речь.

Боскуинха повернулась к нему.

– Я была очень молодой, когда получила назначение возглавить новую колонию Луситания. Мне было оказано большое уважение. Само назначение было очень почетным. Я начала изучать основы управления сообществами и социальные системы с раннего детства. Мне удалось преуспеть за время короткой карьеры в Опорто. Тот факт, что комитет постоянно наблюдает за нами, сделал меня подозрительной, обманчивой и шовинистически настроенной.