Говорят сталинские наркомы

Или еще пример. Я его вкратце тоже касался. Он также говорит о том, что не всегда наш вождь проявлял дальновидность. До войны выбирали винтовку. Сталин ставил вопрос так: надо мосинскую винтовку заменить на автоматическую или полуавтоматическую. Выбор шел долго, развернулось прямо соревнование винтовок (и Токарева, и Симонова, и Дегтярева, и других). На испытаниях военные (не без участия того же Кулика) выбрали токаревскую, Ванников возражал, считая симоновскую винтовку лучше.

Тут есть одна тонкость. До сих пор не знаю, почему так получилось. До финской войны Ижевск ее выпускал: мы произвели 60 тыс. Но Ванников об этом не сказал Сталину почему–то. Видимо, симоновскую винтовку на серийное производство поставили без согласия, разрешения Сталина.

Мне думается, Кулик и Ванников об этом договорились между собой, а потом боялись Сталина проинформировать по данному вопросу, пошли на самовольный шаг.

Поставили на выпуск токаревскую винтовку, она плохо пошла в Туле. Тяжелее стала, бойцы от нее стали отказываться.

Тогда Сталин вызывает Ванникова и говорит:

— Товарищ Ванников, а почему же Вы не настояли, чтобы все- таки не токаревскую винтовку, а симоновскую делать? Токарев- ская — тяжелая, ее надо облегчать. Давайте переходить на симоновскую.

(А у нас в Ижевске в это время «прикрыли» выпуск симоновской и начали переходить на производство токаревской.)

Сталин имел прямое отношение к сложившейся ситуации, но во всем, как это случалось, взвалил вину на Ванникова.

Ванников отвечает, что если перейдем на выпуск симоновской, то вообще можем остаться без винтовок. Тем более производство и мосинской винтовки уже прекратили…

Создали снова комиссию. Ее возглавил Молотов. Комиссия приняла решение прекратить выпуск винтовки Мосина. Ванников возражал. Создали тогда комиссию под председательством Вознесенского. Та тоже за то, чтобы закрыть производство винтовки Мосина.

Мне, директору завода, позвонил замнаркома Барсуков и заявил: «Давай, сворачивай производство мосинской и выпускай токаревскую». Я ответил: «В таком случае год никаких винтовок не будет и

об этом позвоню Ванникову». Позвонил ему, говорю:

— Борис Львович, неправильно Вы делаете. Чем снимать с производства мосинскую винтовку, не лучше ли выпускать что–то параллельно, делать хотя бы в небольших количествах? А то вообще останемся без винтовок. Тула уже почти стоит. Директора завода Медведева Сергея Кирилловича посадили, что плохо идет винтовка. Теперь меня за то же посадят…

Мне пришлось лететь в Москву и там объяснять создавшееся положение и последствия, которые могут быть. Руководство Наркомата вооружения сумело обосновать перед Сталиным необходимость продолжать производство мосинской винтовки, пока не был отрегулирован выпуск других подобных видов стрелкового оружия.

Так что, с моей точки зрения, Сталин подходил к военноэкономическим вопросам за некоторыми исключениями осторожно. В военно–технических, специальных вопросах вооружения он, конечно, не разбирался. Но человек был вдумчивый, прислушивался к разным мнениям, где были сомнения, поручал разобраться. Но все комиссии возглавляли его заместители: Молотов, Жданов, Маленков, Вознесенский. Они много решений подсказывали Сталину, но не всегда правильные. Решения он принимал достаточно взвешенно, многое продумывал. И довольно быстро реагировал на разные промахи, на постановку тех или иных проблем.

Вот, допустим по пулемету «максим»: вечером послали ему бумагу с просьбой возобновить выпуск этого пулемета, утром уже готов ответ — согласие Сталина. Его работоспособность была поразительной, быстро, оперативно решал он важнейшие вопросы, без какой- либо волокиты.

У меня в целом не сложилось отрицательного впечатления. Больше всего о Сталине сейчас пишут, кто его никогда не видел и никогда с ним дел не имел.

Почитайте всех наших крупных военачальников, маршалов: отрицательного образа Сталина у них нет. (К примеру, воспоминания

Жукова, Василевского, Рокоссовского, Конева, Штеменко и др.) С моей точки зрения, Сталин был на месте. Был ли чересчур жесткий со своими расстрелами? Расстрелы были разные. Я не разделяю некоторые расхожие мнения, которые излагают сейчас. Вот мой отчим сидел в тюрьме. Был посажен в 1934 г., и я во всех анкетах об этом писал, в том числе, когда меня принимали кандидатом в члены партии, потом членом партии. В моей судьбе это никакого значения не имело.

Я всегда работал смело, без какой–то оглядки — «как бы чего не вышло…». Когда во время репрессий посадили главного инженера завода, он мой друг был, меня вызвали в суд, и я все показания дал в пользу подсудимого, хотя его приговорили к 15 годам заключения. Я при этом был директором завода и на моей судьбе моя позиция на суде никак не сказалась. Меня не снимали, а потом выдвинули и заместителем наркома.