Говорят женщины

Мариша спрашивает, не провезу ли я ее тайком из Хортицы вместе с картой мира, и я обещаю провезти, если она существует. Мариша благодарит меня! И признает, что мне все-таки можно найти практическое применение. В ее представлении контрабанда предпочтительнее учительства, хотя и не столь почтенна, как крестьянский труд.

Но мы уже давно нашли Августу практическое применение, говорит Оуна. Кто, по мнению Мариши, объяснит нам карту, если не Август? Или неведомо для остальных Господь внезапно осенил ее познаниями в географии и картографии?

Мариша отмахивается от вопроса и, наклонив голову, изуродованным пальцем показывает на окно.

Оуна размышляет: Может, в пути женщинам удастся составить собственную карту.

Все, заинтригованные, смотрят на нее.

Грета говорит: Потрясающая идея… – и осекается, так как Оуну начинает рвать в ведро рядом. – Ах, schatzi, – говорит она.

Агата встает – до сих пор она держала ноги на куске дерева – и, подойдя к Оуне, гладит ее по спине, не давая выбившимся из-под платка прядям, попасть под струю.

Оуна поднимает голову и уверяет женщин, что с ней все в порядке.

Женщины кивают. Их внимание переключается на Мейал. Та, положив руку на грудь, тяжело дышит.

Это что еще? – говорит Грета.

Все нормально, Мейал? – спрашивает Агата.

Та с силой кивает.

У Мейал приступ, тихо объясняет мне Саломея. Она подходит к Мейал и тихо, неслышно шепчет ей что-то на ухо, держа за руку.

Остальные склоняют головы в молитве, прося Бога, чтобы приступ у Мейал прошел.

Мейал раскачивается на ведре, затем падает с него и совершенно неподвижно лежит на сене.

Саломея ложится рядом и продолжает неслышно шептать ей на ухо, держит ее. Женщины молятся.

Агата говорит: Отец Всемогущий, смиренно молим Тебя о Твоем неистощимом милосердии. Молим Тебя, будь милостив к сестре нашей Мейал. Молим, исцели ее в Твоем благоволении. Молим Тебя, покрой ее силой Твоей и вечной любовью и изгони болезнь, от коей она ныне страдает.

Женщины, склонив головы, находят разные слова во славу Отца нашего Небесного. (Я припоминаю, как мой отец за два дня до своего исчезновения сказал мне, что доступ к ковчегу веры стерегут два столпа – небылицы и жестокость.)

Саломея очень осторожно прикрывает Мейал уши, чтобы та не слышала молитв, и, попросив Оуну скрутить для нее цигарку, продолжает неслышно шептать ей на ухо. Вид у Мейал становится здоровее, она уже не так неподвижна. Перестает дрожать. Дыхание нормализовалось.

Оуна скрутила цигарку и с извинениями дает Мейал. Она слабовата в самокрутках и хмурится, глядя на свое изделие.

Остальные женщины, склонив голову и держа друг друга за руки, продолжают молиться.

Мейал приходит в себя, они с Саломеей возвращаются к столу.

Слава Богу, говорит Агата.

Грета просит Аутье сбегать к колонке за водой, приготовить растворимый кофе, и та вылетает из-за стола. Нейтье тут же ласточкой мчится за подружкой. Они исчезают.

Саломея подбегает к окну и зовет Нейтье обратно на сеновал.

Мы слышим, как Нейтье кричит издалека: Зачем? Я помогаю Аутье!

Оставь ее, говорит Агата.

Но Саломея еще раз окликает Нейтье, затем молча смотрит в окно.

Нейтье возвращается на сеновал.

Агата явно раздражена на Саломею, но сдерживается.

Приступ у Мейал вызвало представление о том, как женщины будут создавать собственную карту, говорит Мариша. Неосознанный страх перед самостоятельным составлением карты, объясняет она, что значит: мы хозяева своей судьбы. Мы уйдем в непознаваемое пространство.

Да, говорит Агата, тут запаникуешь…

Мейал выпускает кольца дыма. Я не паникую, говорит она.

Да, говорит Агата. Правда, паника в данном случае была бы объяснима.

Но я не паникую, повторяет Мейал.

Агата смотрит в потолок.

После недолгого молчания Грета потчует женщин историей о том, что из-за травмы в паху целых три года могла ходить только пятясь, не вперед. (Воспоминание, догадываюсь я, навеяло представление о том, как женщины отправятся в путь, не зная, куда идти.)

Вскоре происходит нечто, отвлекшее Мейал от растерянности перед неизвестностью.

Нетти (Мельвин) Гербрандт снова поднимается по лестнице на сеновал, на сей раз неся младшего сына Мариши, Юлиуса Лёвена, который, похоже, безутешен.

Грета поднимает руки. Что еще, ради Бога?

Нетти (как я уже упоминал, после изнасилований она разговаривает только с детьми) сажает маленького Юлиуса Марише на колени и жестикулирует, указывая мальчику на нос и выражая, насколько я могу расшифровать, недоумение.

Агата спокойно спрашивает, может ли Нетти сделать исключение, в данных обстоятельствах быть благоразумной и, пожалуйста, что-нибудь сказать. Здесь на сеновале только женщины, подчеркивает она. (Я не шевелюсь.)

Пока Юлиус вопит на руках у Мариши, Нетти молчит, размышляя над просьбой Агаты.

Что случилось? – допытывается Мариша, перекрывая крик.

Нетти, говорит Агата, будь разумной. Что с Юлиусом?

В конце концов Нетти подает голос, но обращается к Юлиусу. Малышу, говорит она, попала в ноздрю вишневая косточка, а она не может ее вынуть, поскольку та заталкивается все дальше в нос.

Женщины реагируют немедленно. Они опять говорят все вместе, и я не могу вести записи.