Говорит Черный Лось

К тому времени отец уже заметил, что я обладаю какой-то странной силой и поверил мне. Утром вновь поднялся ветер. Мы двинулись на запад, но в двух шагах уже ничего нельзя было разглядеть. Потом сквозь снежный вихрь показались очертания каких-то двух лошадей. Они стояли спиной к ветру, низко опустив головы. Когда мы подошли поближе, то в кустах увидели убежище-навес, а в нем двух изголодавшихся и замерзающих лакотов — старика и мальчика. Они очень обрадовались нам, потому что уже совсем пали духом. Два дня им пришлось блуждать по снегу и теперь они совершенно ослабели. Через некоторое время все мы вчетвером поднялись на гребень холма. Здесь рос густой лес. Затем спустились, укрылись от пурги и стали ждать, пока погода успокоится. Кругом ничего не было видно. Пережидая пургу, мы вспоминали о тех, кто остался дома и голодает. Вдруг тьма на время рассеялась, и совсем рядом мы увидели косматую голову бизона, который брел по лощине, проходившей мимо того места, где мы укрылись. За ним появились еще семь животных, и тут порыв ветра вновь скрыл все вокруг в снежном буране. Увидеть нас они не могли и учуять тоже, потому что шли по ветру.

Мы все четверо стали воздавать молитвы четырем сторонам света: "Хако! Хако!". Потом вывели своих лошадей из кустов и поехали к входу в лощину, где должны были пройти бизоны. Решили, что сначала выстрелят старики, а мы верхом станем преследовать остальных животных. Вскоре показались бизоны. Старик с отцом подкрались и выстрелили; но то ли из-за холода, то ли от волнения, им удалось подстрелить лишь одного бизона. Вскричав: "Хока!", мы в свою очередь бросились преследовать других. Они сами утоптали снег для наших лошадей, поэтому преследовать их было нетрудно. Вдруг те бизоны, за которыми гнался я, совсем утопли в снегу. Я понял, что они провалились в заваленный снегом овражек. Останавливаться было уже поздно, и моя лошадь тоже увязла там. Так мы и барахтались — я со своей лошадью и четыре бизона. Наконец, я кое-как выбрался. Из винчестера, что дали мне в лагере, я тут же застрелил всех четырех. Однако во время стрельбы я увлекся, отбросил рукавицы, и ружье примерзло к рукам, пришлось отдирать его вместе с кожей.

Мой товарищ убил трех бизонов. На снегу было распростерто восемь туш. Было еще утро, но мой отец со стариком весь день до темноты разделывали бизонов. Я же со своими пораненными руками не годился в помощники. Наконец, все мясо было свалено в одно место. Под большой скалой мы сделали прекрасное укрытие. Вокруг рос густой кустарник и было много сушняка. Мы развели большой костер, привязали все наши бизоньи накидки на лошадей и дали им вволю поесть коры тополя, которую мы содрали с деревьев у ручья. Сырые шкуры пошли на наше убежище. Утром устроили большой пир, пели песни и чувствовали себя счастливыми.

Ветер приутих, но мороз стал еще сильнее. Поэтому всю ночь мы поддерживали огонь. Ночью мне почудилось, как будто кто-то плачет снаружи. Я выглянул и увидел кучку дикобразов, пугливо жавшихся к нашему укрытию. Они плакали от холода. Нам стало жалко этих животных, и мы их не тронули.

На следующий день, положив на лошадей столько мяса, сколько они способны унести, мы отправились домой в лагерь. А то, что не смогли взять с собой, спрятали в тайнике у большого дерева. Здесь его легко было найти. Весь день мы медленно шли по глубокому снегу. Мне казалось, что становится все холоднее. К концу второго дня мы наконец добрались до лагеря. Люди радовались нам и нашей добыче. Потом несколько человек отправились к тайнику забрать оставшееся мясо.

На утро я вышел проверить тех лошадей, которых мы брали с собой на охоту в лощину. Оказалось, что пять из них от сильного холода замерзли насмерть. После того, как стих ветер, мороз стал свирепым.

Всех нас в лагере охватила тоска по родине, где мы жили когда-то так счастливо. Старики только и вспоминали о ней, да о тех добрых временах, когда к нам еще не пришла беда. Временами мне хотелось плакать, слушая их рассказы.

XIII. НЕОДОЛИМЫЙ СТРАХ