Говорит Вафин

На похоронах было не продохнуть – все свои, все люди с уважением, шелупони не позвали.

Уже перед закапыванием пацан приподнялся в гробе на локте и попросил: «Вы уж землицы-то хорошей накидайте… рыхлой…», затем, поколупав обивку гроба, добил: «Чтоб всё цивильно было… как грится…»

Умел пацан добазариться.

Пацан был не такой, как остальные.

Он смотрел исключительно парагвайский артхаус, слушал техно с Иордании, носил совершенно непригодную для жизни прическу, мешал стили одежды и курил сигареты с булавки.

Но пацану казалось, что он недостаточно отсоединился от серой толпы, ему мнилось, что он как все. Это было его наваждение.

Пацан долго ломал голову, и однажды его осенило.

Он поменял стиль походки. Быдло ходит простыми шагами – раз, два, раз, два.

Пацан же отныне стал ходить буквой «Г», как шахматный конь.

И пусть дорога до антикафе стала занимать в три раза больше времени, зато пацан почувствовал себя уникальной личностью.

Но пацан не унимался. Вскоре он придумал новый способ дыхания. Быдло дышит как – легкими: вдох, выдох, вдох, выдох.

Пацан стал вдыхать левой ноздрей, а выдыхать через сжатые губы. Еще на полгода пацан почувствовал себя кем-то выдающимся.

Однажды пацан брел до кинотеатра, чтобы посмотреть фильм про радушную сизую боливарскую мышь-девственницу, которая родила сама себя.

И на перекрестке узрел чудо: по стенке дома полз другой пацан.

Вместо глаз он вставил пуговицы с отцова мундира, руки склеил за собой Моментом, правая нога была укорочена аппаратом Илизарова, ноздри срезаны напрочь, а кожа щедро вымазана гуталином. Одет пацан был в балахон, сшитый из пакетов из Пятерочки.

Пацан в восхищении подошел и спросил:

– О друг, кажется, мы поладим. Понимаешь, я тоже уникальная личность, не такая, как иные, погляди, как я придумал ходить…

– Я не общаюсь с серым быдлом навроде тебя. Иди на дискотеку или куда ты там шел, у меня свой путь, а у вас, у обывателей, – свой, – молвил ему в ответ пацан и пополз вверх по стене.

Вечером была гроза. И много кто промок.

Шустрый был пацан.

В садике раньше всех читать научился, пизду посмотрел поранее других. В школе в 10 уже историю Древнего мира знал да водку пил, занюхивая немытыми волосами товарища.

В 13 работать пошел. На стройке шабашил.

В 15 бросил школу, начал на объекты в область выезжать.

Там поднялся до прораба. В 16 уже на машине катался, права купил.

В 17 женился, в 18 трое детей.

В 29 дедом стал, дети тоже шустрые были.

На пенсию в 35 вышел, для приличия на лавочке месяца три посидел да помер.

Поранее других.

Оказалось, что он и подгнил пошустрее всех остальных покойников – через три года ни костей, нихуя не осталось.

А там врут не врут – не знамо, но говорят, что только Архангел Гавриил вопросы задать ему собрался, так того уже и след простыл – в рай проскочил без комиссии.

Шустрый был пацан.

Пришел как-то в село могущественный пацан.

Качая плечами, он вызывал сирокко, от его шага у баб сбивался цикл, зыркал он так, что стоги сена вспыхивали на лугу. Если пацан курил, то набивал табаком бетонные трубы канализаций. Если пацан пил – то целую цистерну наилучшего ацетона. Если пацан ебал, то овраг.

Страшен был пацан в своем могуществе.

Окружил подле села пацана народ. Раздались робкие бабьи голоса: покажи, пацан, на что силен! Продемонстрируйся!

Оправил пацан штаны, подтянул туясок.

– Я бля всё! – начал пацан.

– Я бля везде, понимаешь! – гудел пацан.

– Я срал во все толчки. Я бухал со всеми людьми. Я трогал за пизду всех баб, даже мертвых и нерожденных, я нюхал портянки всех казарм. Я дышал ураганом, во мне не кровь – а Северный Ледовитый океан, я ковыряюсь после обеда в зубах вековечными дубами!

– Вот мои яйца! Глядикося! Что скажешь? – Выкатившиеся валуны придавили местную дворнягу.

– Когда я пою – люди за сто верст полагают, что это артиллерия работает али гром. Когда я танцую, люди мыслят, что началось АТО, я пацан, в том мое могущество!

Духарился пацан, надувался всё ширше и ширше.

Вены выступили на его руках.

– А дрочил ли ты на Кондолизу Райс вприсядку, о могущественный пацан? – вынырнул сухонький старичок из толпы.

Промолчал пацан, окутал себя дымом, ушел в раздумья.

Опосля встал и быстрым шагом пошел прочь из села.

Уел народ могущественного пацана.

Один пацан очень ценил гротеск.

Возвращаясь с родительского собрания, где учительница сетовала, что при такой успеваемости его сын может не получить высшие баллы при экзамене, пацан всю дорогу размышлял о педагогике.

А придя домой, усадил сына напротив себя и, закурив прямо в детской, сказал откровенно: «сына, я беседовал с Марьей Прокофьевной. Тебя, наверное, скормят гремучим змеям».

А дальше цветные детские кошмары, уколы адаптола в пятку, тридцать лет психотерапии, два несчастливых брака, ненависть к папке.

А всё объяснялось просто – пацан гротеск ценил.

СУГУБАЯ АЛЛИЛУЙЯ ВСЕМ, ПАЦАНЫ.

Русскости