Грабеж

— Общежитие? Это не то. А вообще я давно хотел с ним порвать из-за его хамства. Характер у него дурной. Он может ни за что оскорбить, унизить.

— Пришелец знал о кулоне?

— Не думаю.

— Когда вы убежали от Арвида, что собирались дальше делать?

— Я хотел сразу бежать на улицу Белинского и все рассказать Антонине Николаевне.

— Ночью?

— У меня не было другого выхода. Я боялся Арвида. Я знал, что он и его люди будут меня искать.

— А кто эти люди, кого вы имеете в виду?

— По-моему, Арвид главарь какой-то мафии. Если не самый главный, то один из главарей.

— Почему вы так думаете?

— Если у него есть возможность запросто делать заграничные паспорта и валюту… — Он не докончил фразу.

— Похоже, что вы правы, Павлов, — вставила Тоня. — Но почему вы не хотите помочь нам раскрыть эту, как вы говорите, мафию?

— Я хочу, только не знаю, где они, — сдержанно ответил Анатолий.

— Хотите, но не договариваете, — холодно заметил Беляев. — Вы что-то скрываете, чувствую, блефуете, Павлов.

— Что вы, зачем мне скрывать? Это не в моих интересах.

— Именно не в ваших, — заметила Тоня. — У вас впереди вся жизнь. Только надо начать ее сначала и не в Парижах и Брюсселях, а здесь, на Родине. Запутался, попал в ловко расставленные сети, мы искренне хотим помочь вам распутаться…

— Зачем вы, Павлов, устроили спектакль на даче Норкина? — спросил Беляев.

Павлов ждал этого вопроса и без запинки ответил:

— Чтобы отвести от себя подозрение. Алиби никому еще не мешало.

— Но вы же уезжали за границу и вам было все равно.

— Я не был уверен, то есть у меня были сомнения: а вдруг все сорвется, мало ли как дело повернется… — резонно пояснил Анатолий.

— Телеграмму давали вы?

— Да.

— И собаку отравили вы?

— Да.

— И вам не жалко было? — спросила Тоня.

— Собаку? Нисколько. Она не лучше хозяина. Меня не хотела признавать и дважды покушалась… Из-за нее я редко бывал на даче, — искренне посетовал Павлов.

— Когда вы виделись в последний раз с Коньковым? — остановил его излияния Беляев.

— Вы знаете — тогда, в психичке. А он где?

В вопросе Павлова просквозило фальшивое недоумение: слишком нарочито прозвучало «а он где?».

— Об этом я хочу вас спросить.

— А что я могу, когда вы не верите, — поник головой Анатолий. — Что я должен сделать, чтоб вы доверяли.

— Совсем немного — сказать, где Коньков, рассказать правду о паспорте, валюте и Арвиде.

«О паспорте и Арвиде напрасно, Станислав; похоже, что он сказал правду», — подумала Тоня, мысленно возражая Беляеву.

— Я сказал все, что знаю. Придумывать не могу. — Влажные глаза Павлова остановились на Тоне. Ей хотелось верить Павлову, и в то же время не оставляли сомнения. Она искренне сочувствовала Павлову, потому что твердо верила: он марионетка в чьих-то очень цепких и ловких руках. Но чьих? Станислав, конечно, прав: Павлов чего-то недоговаривает.

— Да, Павлов, — вздохнула она сочувствующе. — Так дело не пойдет. У вас есть шанс облегчить свою участь, но вы не хотите им воспользоваться. И я знаю, почему: боитесь. Да, да, Анатолий, боитесь.

Павлов чувствовал, что Миронова искренна с ним. И от того, что она угадала правду, ему стало не по себе. Он смотрел на них испуганными, растерянными глазами, похожий на пойманного с поличным шкодливого мальчишку. Да, он боялся. За эту бессонную ночь в изоляторе многое передумал. Он понимал, что жизнь его в опасности, знал, что если ему, Павлову, и удастся избежать приговора, люди Пришельца все равно найдут его. Тем более в местах заключения. Ему казалось, что люди Пришельца, жестокие и неумолимые, вездесущи и нет такого уголка, куда бы ни заглядывало их всевидящее око.

Беляев и Миронова переглянулись: на сегодня разговор с Павловым окончен. Вошел милиционер. Павлов встал, опустив голову. Как сквозь сон услышал напутствие Беляева:

— Подумайте и не упустите время.

Когда за ним закрылась дверь, Станислав Петрович облегченно вздохнул. Взгляд его слегка смягчился. Он смотрел на Тоню вопросительно, ожидая от нее каких-то итоговых слов. Тоня молча стояла у окна. Вошел дежурный с готовым анализом взятой в сарае ветчины. Цианистый калий. Да, Павлов не ошибся, — его ожидала смерть.

— А мне его жаль, — печально произнесла Тоня с чувством странного облегчения.

— Чего жалеть, когда он сам себя не жалеет, — фыркнул Беляев.

— Его можно понять: сейчас он весь во власти животного страха. Ему вынесен смертный приговор, и он это знает.

— И знает, кто и за что вынес этот приговор, — резко проговорил Беляев. — Знает, а сказать не хочет.

— Все естественно и логично, Станислав Петрович. Я думаю, надо сегодня же сообщить Павлову результаты анализа. Это поможет ему сделать решительный шаг. Ты не находишь?