Грабители

— Чуть-чуть, — сказал я, потирая шею. Он мягко отстранил мои руки.

— Это пройдет. Синяки заживут раньше, чем воспоминания.

— Вы спасли мне жизнь,— сказал я.

— За это надо благодарить Мэри. Она подняла тревогу и привела меня. — Он приподнял шляпу, и я обнаружил, что он улыбается.— Прибыли мы, надо признать, в судьбоносный момент.

Я посмотрел на Мэри, пытаясь догадаться, что она сказала пастору. Знал ли он все об Обрубке и об отце?

Мы вместе выбрались на улицу. Сутана пастора развевалась на ветру.

— Есть у тебя на душе что-нибудь, что бы ты хотел мне сказать?

Я промолчал. Мне, правда, очень хотелось узнать, где это пастор научился стрелять как снайпер. Но об этом лучше было не спрашивать, как и ни о чем другом.

Он кивнул:

— А ты, Мэри?

— Нет, ничего особенного не вспоминается.

— Ну и отлично. — Пастор улыбнулся еще раз и прикоснулся к нам обоим.— Об этом погибшем не беспокойтесь. Жалости он не заслуживает, таких, как он, всегда ждет ужасный конец.— Сказав это, пастор отвернулся.— Вы сейчас собираетесь домой, в Галилею?

— Да,— ответила Мэри.

— Будьте осторожны. Пустошь теперь может быть неспокойна.

Он опустил поля шляпы и двинулся прочь. Тяжесть пистолетов оттягивала его сутану, туго облегавшую плечи, и видно было, что пастор худ, как щепка.

— Скажи ему, — прошептала Мэри. — Иди попроси помочь.

Она подтолкнула меня, но я не двигался.

— Ты мне не веришь?

— Извини. Мэри вздохнула.

— Как знаешь, — сказала она. — Но кто бы ни был кукловодом, это не пастор Твид.

— Надеюсь, что ты права.

Мы не возвращались к отцу. Он слышал наши голоса и знал, что мы живы, а если мы вернемся с пустыми руками, думал я, его ждет отчаяние. Быстро рассветало, тени пробежали вместе с нами по мосту и свернули по дороге, огибающей побережье.

По небу тянулись рваные облака. В разрыве холмов я увидел черные полосы дождя над Ла-Маншем и размазанный дым от разведенного костра. Вокруг огня по-прежнему сидели люди, как раз под спрятанным в утесах садиком Мэри. Повозка Вдовы была рядом, лошадей из нее не выпрягали. Старуха стояла возле сиденья, на ее голове водрузился винного цвета колпак. Люди сидели завернувшись в брезент, а за ними боролся с черным кипящим морем парусник. Сейчас он был ближе к берегу, иногда в кабельтове от линии прибоя. Так или иначе, казалось, что совсем скоро его судьба будет решена.

— Я не могу сидеть дома, — вздохнула Мэри. — Что бы ни сказал дядя, я не буду сидеть дома в такое время.

Я чувствовал то же самое. А Саймон Моган не вернется домой, пока судно в бухте. В этом я был уверен. Мы пересекли подъем над дорогой и стреножили там пони, которых теперь не было видно ни с дороги, ни с берега. После этого мы залегли в траве, наблюдая за судном. Волны были выше, но в условиях видимости берега капитан получил возможность ориентироваться, и это давало ему преимущество в борьбе со стихией.

С рассветом ветер переменился. Не слишком, но всё же заметно. Дым от костра более не тянулся через садик, а направлялся к западу черными как смоль пузырями.

Изменение погоды застало судно в дальнем конце бухты Святого Элмо. Оно развернулось, прошло возле кромки прибоя и направилось в нашу сторону.

В это же время появился и всадник, несущийся во весь опор на черном коне. Он вырос из темного пятнышка в величественную фигуру в развевающемся плаще. Люди поворачивали головы в его сторону, но не двигались с места. Он прискакал к костру и спешился точно так же, как человек у кромлеха.

— Дядя Саймон, — сказала Мэри. — Что он делал всю ночь?

— Ждал, — сказал я. — Он сидел в какой-нибудь бухточке у мыса Нордграунд со спичкой и фонарем и ждал подходящего момента.

— Но у него нет фонаря, — сказала Мэри.

— Значит, он его спрятал.

— Зачем?

Я не ответил. Он не подошел ни к кому из сидевших у костра, никто не подошел к нему. Они слишком внимательно следили за морем. Сначала один, потом другой, третий, и вот уже вся толпа поднялась на ноги, наблюдая за приближением судна. С переменой ветра увеличилась вероятность того, что парусник пройдет мимо Сморщенной Головы.

Костер трещал и искрился. Дым завивался спиралью над огнем, перед тем как устремиться прочь устойчивым потоком. Через Пролив летели черные зазубрины рваных туч. За ними золотилось небо.

— Ветер меняется,— заметил я.

Мэри поднялась на локтях, наблюдая за судном.

— На этот раз обошлось, — сказала она. — Сейчас оно уйдет.

Она права. Но только если ветер не изменится снова. Палубу окатывали потоки воды, нос зарывался в волны, серебристый след пенился за кормой. Виднелись люди на палубе, матросы стояли наготове у снастей, чтобы моментально исполнить приказания капитана, от которых зависела их жизнь.

Дым снова заколебался. Он колебался и извивался, как змея.

— Что происходит с ветром? — воскликнул я.

— Это не ветер, — объяснила Мэри. — Это Вдова.

Старуха взгромоздилась на сиденье своей телеги. Она как будто оседлала кучера. Бедняга сжался, схватившись за ее лодыжки. Она подняла руки, держа их ладонями к ветру, потом развела в стороны. Она стояла перед штормом, как крест. Ветер рвал ее платье и волосы. Судно подходило к мысу. Все ближе и ближе.